Настоящие люди - [40]

            Коряки были многочисленным и богатым народом. Если верить их преданиям, именно они первыми научились управляться с оленями, а уже потом распространили это знание среди соседей. Сейчас никто не мог сказать, было это правдой или выдумкой, но оленей у коряков и по сей день великое множество. Луораветлан коряков презирали. Они считали, что те из страха пошли в подданство к таньгу и с тех пор служили им, как собаки. В том была доля правды. Коряки платили дань Солнечному царю таньгу и участвовали в их военных походах. Однако над собой они не признавали иной власти, кроме своих старейшин. Хозяин шалаша, самый богатый человек в этом крупном стойбище, был одним из таких старейшин. Его звали Милют.

            — Пришел, — согласился Омрын.

            — Садись, садись, — Милют лениво помахал трубкой. — Угощайся табачком.

            Омрын устроился на непривычном сидении из рогов и принял от подошедшей девушки трубку. Весь хороший табак на север шел от таньгу через коряков, равно как и все железо. Кавралин раскурил трубку, вдохнул горький дым и приготовился к тяжелому разговору.

            — С чем пожаловал, Омрын? — осведомился престарелый коряк. — Для торговли уже поздно. Ярмарки в этом году не будет, слишком жарко.

            Девушка, одна из жен Милюта, предложила гостю чашку чая.

            — С предупреждением пожаловал, — кавралин отхлебнул горячего напитка. — Война будет.

            — Война, говоришь? — старейшина приподнял брови. — Кто с кем воевать будет?

            — Против вас луораветлан собирают большой поход, — спокойно сообщил Омрын. — И чавчу, и моряне. Больше ста человек. Самый большой поход со времен Якунина будет.

            — Ты когда в мой шатер шел, успел осмотреться? — ухмыльнулся коряк.

            Омрын кивнул. Он видел, что в стойбище кочевников шли приготовления к войне. Видел, как делают стрелы, видел приготовленные брони и верховых оленей, которых коряки могли оседлать, как южане лошадей. В отличие от чавчу, у коряков всегда было достаточно хорошего оружия. Таньгу охотно снабжали их железом, табаком и дурной водой. Они делали это не просто так, а в надежде на то, что разросшееся союзное племя станет на пути воинственных луораветлан.

«Пустая надежда, — подумал Омрын. — Если у зайца вырастут волчьи зубы, он не станет хищником».

            — Видел, — кивнул кавралин. — Только этого мало. На вас тоже не с пустыми руками пойдут. Моряне из Улык выгодный обмен с инук провели. Теперь у них брони и оружия больше вашего. Много железа, еще из добычи, которую у Якунина взяли. Не сможете с ними справиться.

            Омрын старался, чтобы его ложь звучала как можно убедительнее. На самом деле, конечно, все обстояло совсем иначе. После сорванного обмена на Имегелине поход чавчу против коряков откладывался не меньше, чем на год. Оленеводы застряли возле Улык, и южные владения настоящих людей не были защищены. Омрын попытался убедить Арепу в том, что коряки могут напасть, но вождь чавчу и слушать не хотел.

            «Без таньги они воевать не могут, — рассудил Арепу. — А таньги после гибели Якунина с нами не ссорятся. Поняли, что с луораветлан лучше торговать, чем воевать!».

            Поскольку спорить было бесполезно, Омрын в тот же день снарядил в долгое путешествие быстроходные сани и пригласил двоих попутчиков, которые засиделись в Улык и хотели повидать иные края. Омрын был кавралином — луораветлан и другие народы ценили его за способность вести переговоры. С началом большой войны торговля замирала, как во время походов Якунина. Поэтому Омрын по мере сил старался предотвращать конфликты между племенами, особенно если они представляли опасность для его соплеменников.

            Милют докурил трубку и высыпал пепел прямо в домашний очаг. Омрын вздрогнул. Для луораветлан домашний огонь был священным, не разрешалось даже использовать на нем чужую посуду. Но Милют слишком долго жил среди таньгу и успел перенять их безразличие к высшим силам.

            — Значит, предлагаешь нам уйти в горы, — хмыкнул предводитель коряков. — Зарыться под землю, выстроить остроги и ждать нападения.

            — Так будет разумнее всего, — кивнул Омрын.

            — Что же ты, Омрын, родичей предаешь? — упрекнул Милют.

            — Чавчу мне не родня, — резко заметил торговец. — И моряне не родня. Меня выгнали из рода.

            — Знаю, знаю, — покивал Милют. — Напрасно выгнали, не твоя вина, что таньги сожгли ваше селение. Даже если ты туда их привел, зря тебя прогнали.

            Омрын зажмурился. Он знал, что разговор непременно коснется его прошлого. Много лет назад, когда таньги только пришли на север, никто не предполагал, что начнется большая война. Что с того, если странные пришельцы покоряют другие народы и требуют их платить дань? Луораветлан не волновали чужих беды, всех соседей они считали ниже себя. Таньгу были другие — у них было чему поучиться. Омрын, тогда не по годам умный и способный юноша, понимал это лучше других. Он быстро изучил язык удивительных пришельцев, перенял их порядки и образ жизни.

            Омрын помнил их предводителя, ужасного Якунина. В сказках его описывали как великана в железной одежде и с копьем толщиной с человека, но настоящий Якунин не внушал ужаса своей внешностью, хотя силы духа у этого человека было больше, чем у всех вождей и старейшин вместе взятых. Омрын прослужил ему три года: водил по стойбищам, переводил слова кавралинов, старейшин и шаманов, рассказывал о жизни луораветлан. Тогда он не подозревал, что начнется война и что его родные погибнут от рук людей Якунина.