Настоящие индейцы - [2]

Третья раса была другой. В сущности, она от человека отставала не так уж сильно. Мы звали этих ребят индейцами – а они не возражали. Они вообще не сопротивлялись ничему, что мы вносили в их жизнь, – но строго на нашей территории. Свою культуру индейцы от нас прятали. То ли считали нас неверными, то ли правило «со своим уставом в чужой монастырь не лезь» у них работало как закон. Но о колонизации их родной планеты речи никогда не шло. Физически, думаю, у людей не возникло бы проблем: технологически мы обогнали индейцев на несколько тысяч лет. Зато моральный аспект просматривался невооруженным глазом даже без правозащитников. У индейцев было свое государство, письменность, ремесла и развитая религия.

Мы с ними не воевали. Никогда. И не рассматривали Саттанг как потенциального противника. В сущности, мы жили с индейцами настолько дружно, насколько вообще это понятие применимо к гуманоидам разных видов. Биологически люди и индейцы были совместимы, дети получались красивые и умные. Отношение к индейцам в обществе было куда лучше, чем в незапамятные времена – отношение белых к неграм. Причем ксенофобии не отмечалось с обеих сторон. Нынешний индейский царь, например, родился на Земле, окончил не только престижную школу, но и Государственный университет в Мадриде, мечтал добиться для индейских иммигрантов на нашей территории статуса народа и стать сенатором. Его мать была индейской царевной, а отец – генерал Шумов, младший отпрыск княжеской семьи русского происхождения. С какого похмелья генерал назвал сына-полукровку Патриком, никто не знал, но факт есть факт: нынешнего индейского царя звали Патрик Александрович Шумов. Его с трудом уговорили сесть на прадедовский трон, и, по слухам, если поначалу у него были какие-то свои взгляды на роль монарха в тамошней культуре, то теперь он понял, во что вляпался, и крепко запил. Ему на Саттанге было грустно и одиноко, он привык к совсем другим условиям. И уж конечно, скорей бы он сам попросился обратно к нам, чем кто-то из наших перебежал к нему по идейным соображениям. Другое дело, что на Саттанге некоторые скрывались от правосудия. Это – да. Но таких беглецов никто не считал изменниками и не называл так. Обычные уголовники. Если индейцы их выявляли, то передавали Земле незамедлительно.

Поскольку Государственный университет был одним из четырех, составлявших знаменитый Мадридский кампус, Патрик, естественно, водил знакомство со всеми более-менее заметными преподавателями и выпускниками Четырех университетов. С ним дружили и Алистер Торн, ныне восходящая звезда контрразведки, и бывший мой босс Август Маккинби, инквизитор первого класса, и даже мой брат Кристофер, не так давно внезапно для всех превратившийся в звездного принца. Патрика знали и мы с Кидом Тернером. А с Максом у Патрика одно время были такие тесные отношения, что они по всем вечеринкам ходили вдвоем, чем даже породили беспочвенные слухи. Потом рассорились. Вроде бы из-за девушки. Но рассорились не насмерть, а как типичные принцы: слегка подрались и разошлись, довольные собой и друг другом.

Теоретически, я могла представить ситуацию, когда Макс просит у Патрика убежища по старой дружбе. Как бывшая жена Максимиллиана ван ден Берга – да-да, та самая бывшая жена, – я иллюзий на его счет не питала. Макс был эпатажником и авантюристом до мозга костей. Но на практике Патрик – последний человек, к которому Макс обратился бы за решением своих личных проблем. Скорей он пришел бы к моему бывшему боссу.

– Значит, проблемы были не его, – только и сказал Кид Тернер.

Я хотела сказать то же самое, Кид просто опередил меня.

– Хорошо, но чьи тогда? Среди его знакомых было трое, кто так или иначе завязан на Саттанг. Патрик, Фирс Ситон и мой брат Крис. Патрик царствует, Фирса на Саттанге казнила храмовая стража, а Крис нашел, что искал, в совершенно другом месте… В любом случае, я не представляю, что должно было случиться, если Макс дезертировал.

– Ты ведь в последнем деле довольно много узнала про Саттанг? – невинным тоном обронил Кид.

Я понимала, что он спросит. Его волновало, удастся ли договориться о помощи с моим бывшим боссом. Три года я работала ассистентом у инквизитора первого класса Августа Маккинби. Август имел славу человека, способного раскрыть преступление любой сложности. Когда погиб Макс, Августу предложили взять на себя расследование. Он отказался. Притом все заинтересованные стороны не без оснований полагали: Август знает больше, чем контрразведка и федералы, вместе взятые, но заняться этим делом почему-то не хочет. И объяснять свой отказ не желает. Он и меня пытался отговорить. Может, если бы мы не поссорились незадолго до этого, я и поддалась бы.

Чисто формально я все еще работала на него. Эта формальность играла роль прощальной премии: Август считал, что мне пригодится статус его ассистента. Я возмущалась. Я не желала пользоваться ничем, что осталось мне от той работы и напоминало о ней. Но…

Но по всему выходило, что другого варианта просто нет. Либо я ассистент инквизитора с соответствующими полномочиями, либо у меня связаны руки и завязаны глаза. Я не представляла, как иначе справиться с этой невразумительной миссией. Такое ощущение, что я напрочь отвыкла от армейских реалий. Или отвык наш военный министр. Задание сводилось к формуле «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Всю информацию, похоже, мне придется добывать самостоятельно.