Настоящая радуга - [49]

5

Вести о Февральской революции достигли Южной Бирмы месяца через два после приезда туда Ерошен ко. С тех пор, как бы занят он ни был, мысль о возвращении домой приходила к нему все чаще. И тем более стало тянуть на родину после того, как в ноябре, в начале второго учебного года, он узнал об Октябрьской революции. Мечта о создании в свободном государстве новой, невиданной ранее школы, для которой не надо будет выпрашивать денег и учебных пособий и где ученики будут воспитываться в духе братства и любви, эта мечта заставляет Ерошенко спешить со сборами домой, тем более что положение его сразу ухудшилось. Если до этого англичане, очевидно, не вмешивались в работу директора школы, то теперь он стал потенциально опасен: он стал представителем революционного государства и, раз уж он никогда не скрывал своих левых взглядов, теперь его стали рассматривать как агента красных. К Ерошенко был приставлен полицейский, и его недоброжелатели — а они, естественно, были, ибо его методы преподавания никак не вписывались в схему колониального образования, — принялись строчить доносы на «красного» директора.

Почти до самого конца семнадцатого года Ерошенко оставался в Моулмейне: жалко было бросать детей, для которых столько уже было сделано и многое еще надо было сделать. Но в конце концов он решился. И наступивший новый, 1918 год застал Ерошенко в Индии. Он рассчитывал дождаться здесь парохода, который шел бы в Россию.

Но в Индии в это время к русским относились с подозрением. Есть сведения, что некоторых пожелавших вернуться домой арестовали. Кроме того, в России уже началась гражданская война, а вскоре Ерошенко узнал, что юг России — Черное море, через которое он надеялся вернуться домой, отрезан от Советской республики.

Что оставалось делать? Ведь, как ни самостоятелен был Ерошенко в своих путешествиях, положение слепого человека, желающего через полмира вернуться в Россию, было сложнее, чем положение зрячего. Ерошенко еще некоторое время не теряет надежды, преподает в школе для слепых, много читает, записывает легенды, изучает язык хинди. И чувствует себя здесь чужим, нежелательным иностранцем, без связей, без друзей. Наконец, он принимает единственно возможное решение — возвращается в Бирму. Там ведь его школа, его ученики.

Бирма в марте 1918 года встретила Ерошенко совсем не так, как год назад. Не было и речи о том, чтобы снова стать во главе школы: ее уже возглавлял англичанин. Правда, место учителя в той же школе нашлось, и Ерошенко смиряется с этим.

«За мной постоянно следит полиция, — пишет он в письме друзьям в Японию, — без конца наведываются шпики. Но в тюрьму пока не посадили… Жизнь моя, как всегда, интересна!»

Он отрабатывает до конца учебный год (в Бирме он кончается в сентябре) и, скопив денег на дорогу, снова отправляется в Индию — на этот раз для того, чтобы найти в Калькутте корабль, который поплывет в Японию. Однако в Калькутте ему пришлось провести почти год: власти не давали разрешения на выезд, его переписку конфисковывали, за ним не переставая следили. Тем не менее Ерошенко совершает поездку по Индии и еще раз пытается получить разрешение на отъезд в Россию. Ответ резок — нет! Тогда Ерошенко просит разрешить ему выехать в Японию. В ответ молчание.

И только в июне 1919 года разрешение дано. Но в странной форме: Ерошенко высылается из пределов Британской империи как большевистский агент. Это его первая высылка такого рода. Через два года, как мы помним, он с такой же формулировкой будет выслан из Японии.

Пароход, на котором «красного агента» выслали из Индии, взял курс на Восток. Когда шли Андаманским морем, Ерошенко вышел на палубу и долго стоял, повернувшись на север. Там оставалась Бирма, ученики, школа, шершавые стены древних храмов, шелест королевских пальм на аллее у моря, щебет ящериц и мягкая поступь монахов, обходящих ранним утром дома верующих, чтобы собрать милостыню. Прощай, Бирма.

6

Япония закружила Ерошенко. Япония бурлила. Революция в России словно разбудила в ней политическую активность. И во главе возникающих левых организаций и союзов, марксистских кружков и радикальных журналов стояли старые друзья Ерошенко. Он был им нужен. Он вновь стал послом революционной России, и гитара его звучала на собраниях и митингах, а революционные русские песни подхватывали студенты и рабочие.

Из России доходили противоречивые слухи — на Дальнем Востоке, в Сибири бушевала гражданская война Друзья не пускали Ерошенко в опасный путь. «Ты нужен здесь». И он понимал, что нужен. Помимо него в Японии были, правда, и другие русские, но большей частью белые эмигранты, сбежавшие после образования Дальневосточной республики.

Вместе с японскими социалистами Ерошенко сотрудничал в первом в Японии левом журнале «Сеятель», где имя его стояло рядом с именами Анри Барбюса и Анатоля Франса. Он — один из организаторов и основателей Социалистической лиги Японии. Он популярная фигура на политической сцене Японии 1920–1921 годов. К тому же он не перестает писать свои сказки и рассказы, а также обрабатывает и публикует легенды и сказки стран Юго-Восточной Азии и Индии. Сказки Ерошенко проникнуты социальным чувством — они тоже оружие в борьбе за справедливость. Ерошенко все откладывает и откладывает отъезд. И не потому, что забыл о своей цели — возвращении в Россию, а потому, что им владеет столь нужное ему чувство причастности к борьбе, собственной значимости. Какой уж там слепой гитарист, приехавший семь лет назад на Восток, — теперь он политический деятель, писатель, агитатор… Опасный человек.