Настоящая радуга - [50]

Он стал опасным человеком для японской полиции. Опаснее многих других. 28 мая 1921 года Социалистическая лига была запрещена, а ее руководители арестованы. Арестован и Ерошенко. В полиции над ним издеваются. Его морят голодом, ему пытаются разорвать веки — полицейские не верят, что он и в самом деле слепой. Он просто хитер — этот большевистский агент. Он хочет вызвать жалость.

Наконец принято решение о высылке Ерошенко из Японии. И он оказывается на борту «Ходзан-мару» в странном обществе белых офицеров, купцов, либералов-студентов и рабочих, мечтающих пробиться в Советскую Россию.

За двое суток пути от Японии до Владивостока Ерошенко сдружился с рабочими. Их объединяло не только родство целей и интересов, объединяла и опасность, поджидавшая во Владивостоке.

Пароход входил в порт.

Молодой рабочий Чижинский стоял рядом с Ерошенко на палубе. Рука его была ледяной.

— Ты замерз?

— Нет. Только… На улицах Владивостока не видно теперь красных флагов.

Ерошенко отвернулся. Рядом стояли остальные рабочие. Молчание было тяжелым.

— Да, — сказал, наконец, Ерошенко. — Во Владивостоке нет красных флагов… Но вы должны водрузить их своими руками.

Пожилая женщина взглянула на Ерошенко.

— Постой-ка, у тебя губы дрожат. Ты плачешь, Вася?

— Он, наверно, все еще грустит о своей проклятии Японии.

Ерошенко ничего не ответил. Чем дальше становилась Япония, тем дороже она ему казалась.

С верхней палубы донесся голос одного из офицеров.

— Смотрите, вместо красных тряпок наш трехцветный флаг!

— Господа, это первый шаг к свободе, к освобождению России!

— Будем же молиться, братья, о победе над большевиками!

К борту подошел таможенный катер.

— Всем пассажирам собраться в салоне первого класса, имея на руках документы.

Чижинский еще раз сжал руку Ерошенко.

— Пусть только они посмеют с тобой что-нибудь сделать! В Советской России узнают об этом. Мы отомстим за тебя.

— Не беспокойтесь, все обойдется, — улыбнулся Ерошенко.

Он повернулся и пошел разыскивать своего сопровождающего. Но полицейский сержант куда-то запропастился.

Проверка документов заняла много времени. Кто-то подвинул Ерошенко стул, и он уселся в стороне от чиновников. Вдруг он услышал знакомые шаги полицейского. Полицейский шел вместе с помощником капитана.

— Да, — повторял помощник, обращаясь к полицейскому. — Я все понял.

Он наклонился к чиновнику и на плохом русском языке сообщил о том, что на пароходе есть опасный большевистский агитатор, высланный из Японии.

— Как фамилия?

— Ерошенко.

— Где его документы? Спасибо. А сам он где?

Ерошенко почувствовал, как люди перед ним расступились и между ним и чиновником пролегла пустота.

— Он же слепой!

— Правильно. Но он все равно опасный агитатор.

— Слепой?

В голосе пограничника было что-то, что позволило Ерошенко разжать пальцы, непроизвольно вцепившиеся и сиденье.

Может быть, пограничник не любил японцев — мало кто их любил в те дни во Владивостоке, может быть, мысль об опасном большевистском агитаторе никак не вязалась с образом мужчины, сидевшего в салоне. Чиновник заговорил сухо, но не враждебно.

— Каковы причины вашей высылки из Японии?

— Об этом следовало бы спросить японскую полицию.

— Надеюсь, не большевик?

— Кажется, вы социалист?

Чиновник давал Ерошенко возможность уловить разницу в этих двух словах и ответить так, как того хотелось пограничнику.

— Большевизм я пока изучаю.

Ответ был совсем не таким, какого ждал чиновник. Ответ был неудобен и нетактичен. Но полицейский, который стоял рядом, не понимал по-русски. Помощник капитана уже ушел. Разошлись по каютам и белые офицеры. Лишь рабочие ждали своей очереди.

Пограничник продолжал сухим, официальным голосом. Но слова его никак не вязались с формальностью тона.

— То, что мне известно о вас, пусть вас не тревожит.

Никто не причинит вам зла. Если пожелаете, можете уехать в Советскую Россию. Мы не воюем с совдепией… Если угодно — оставайтесь во Владивостоке. Нет, пошлины я с вас не возьму. В отличие от наших японских союзников мы не расправляемся со слепыми…

Повезло. Это был просто чиновник. Он и при царе работал в порту, и во времена ДВР, остался здесь и при белых. Что поделаешь — работа. Оживились и рабочие. Они волновались больше всего за Ерошенко, хотя беспокоила и собственная судьба. Теперь вроде бы все обходится.

Они были правы. Чиновник не стал задавать им никаких вопросов.

Остановился Ерошенко в доме председателя общества эсперантистов. Снова помогла причастность к всемирному братству чудаков, поборников единого языка. Там жила девушка по имени Тося, с которой Ерошеко подружился. Тося собиралась отправиться домой, в деревню на берегу Уссури, где проходила граница меж японцами и Дальневосточной республикой. Несколько дней прошло в подготовке к путешествию. Ерошенко запасался продуктами на дорогу. Ерошенко жил как бы лихорадке. Им овладела лишь одна мысль — скорее домой! Его не пугали ни рассказы о начавшихся боях, ни уверения эсперантистов о том, что он обязателен погибнет при переходе линии фронта. И через неделю в сопровождении Тоси Ерошенко сел в поезд, шедший на запад.

Чуть было не случилась беда в поезде. Он был полон белыми офицерами, спешившими на фронт. Ерошенко в предчувствии скорого конца пути потерял осторожность, ввязался в спор, и лишь разногласия между союзниками — каплелевцами и семеновцами — спасли его от расправы.