Настоящая радуга - [42]
Жирмунскому удалось побывать в бирманских джунглях и даже отправиться на охоту с местным торговцем шкурами диких зверей. Он оставил нам единственное, пожалуй, в русской литературе описание бирманского леса и животного мира. Затем путешествие привело геолога в мертвый город Сагайн — бывшую столицу Бирмы, оставленную жителями (современный город того же названия построен несколько в стороне от руин столицы).
«Дальше, дальше, в глубь страны…»
Поезд останавливается на маленьких станциях, Жирмунский выходит на тихие перроны, над которыми нависают кроны манговых деревьев, бродит по улицам бирманских городков и деревень и старается понять, разобраться и передать будущему читателю все очарование и полноту бирманской жизни. И опять — как только Жирмунский описывает то, что видел, и делает обобщения и заключения именно на основе этого, его наблюдения и выводы интересны и даже сегодня не потеряли своего значения. Но порой вдруг слышишь голос англичанина, разъясняющий этому наивному русскому, что к чему.
«У этой женщины было белое лицо — совершенно белое, точно маска клоуна. Это объясняется привычкой бирманок употреблять едкую пудру таннака из тертого сандалового дерева, обладающую сильным и приятным ароматом, но сильно портящую кожу на лице». Конечно, относительно пудры просветила его англичанка. Не могла же она признать, что пудра таннака, столь некрасиво для ее европейского глаза ложащаяся толстым слоем на лица бирманок, на самом деле смягчает кожу и уничтожает морщины — лица даже пожилых бирманок гладкие, молодые.
Англичане рассказывали Жирмунскому и о покорении Бирмы. Если бы он побывал в ней вместе с де-Волланом, он, конечно бы, скептически встретил рассказ такого рода: «Вместо того чтобы отстаивать свою независимость, бирманцы, наоборот, радушно встретили английские войска, давали им приют в монастырях и поставляли необходимое продовольствие. Объясняется это тем, что простой народ в Бирме исстари строго соблюдает заповеди Будды, который запрещает убивать людей, вести войны и вообще обижать иностранцев, а придворные круги были заняты в это время распрями из-за порядка престолонаследия».
Но чем дольше путешествует Жирмунский по Бирме (а он пробыл там долго и объехал многие города, стараясь как можно больше узнать о жизни страны), тем реже он берет на веру рассказы англичан, тем теплее он относится к бирманцам, тем более восхищается он красотой бирманского искусства, преклоняется перед замечательным прошлым страны и душой ее народа. Он случайно попадает на праздник в монастыре среди развалин другой древней столицы — Амарапуры. И уходя с праздника, не может удержаться от восклицания: «Щедрости и великодушию бирманцев нет пределов».
Специальные главы в книге Жирмунского посвящены бирманскому театру, который произвел на него большое впечатление. Он подробно рассказывает о представлениях, на которых побывал, сравнивает театр в Бирме с китайским и находит образные выразительные слова для того, чтобы передать свои впечатления. «Здесь были хорошо. Беспрерывным потоком, все удалее, все беззаботнее лилась веселая песня; вот мелкие барабанчики и флейты перекликаются на разные лады, точно птицы в лесу, потом дружно начинают подъем, экстатически завершаемый гонгами и большими барабанами… Весело смотреть на бирманцев во время представления…»
Много рассказывает Жирмунский и о положении женщины в Бирме. И это понятно: ведь Жирмунский был первым русским путешественником, который приехал в Бирму с целью изучить ее в комплексе и жил там, не ограничивая себя какой-нибудь одной темой, а более детально описывая те стороны бирманской жизни, которые произвели на него наибольшее впечатление. К их числу относится и вопрос об особенном, почти уникальном в Азии положении женщин в этой стране.
Еще де-Воллан приводил слова недовольного бирманцами индуса о том, что бирманская женщина осмеливается есть с мужем из одной чашки. Жирмунский не пожалел времени, чтобы составить как можно более полное представление о роли женщины в бирманском обществе; наблюдения и сведения, сообщаемые им, и основном точны и представляют большую историческую и этнографическую ценность. Он сообщает и о том, что бирманский закон не признает правовых различий между мужчиной и женщиной, и о том, что «по отношению к женитьбе, наследству, частной собственности, а также в уголовных и бракоразводных делах обе стороны считаются совершенно равными». Данные, почерпнутые в литературе и из расспросов, он дополняет своими собственными наблюдениями. И как бы опасаясь, что ревнители подчиненного положения женщины на родине, в России, с опаской примут гимн эмансипации, звучащий в его записках, он отвечает на возможные возражения: «Лишена ли бирманка той тонкой женственности, в погоне за которой наши антифеминисты готовы бросить женщину в темницу духовного рабства? Безусловно, бирманка не то тепличное растение… рассыпающееся от неосторожного прикосновения. Каждая бирманка богата жизненным опытом, вполне самостоятельна, имеет собственную инициативу… в то же время в бирманке… нельзя отрицать бесспорного тонкого изящества».
