Настоящая радуга - [29]

Пароход попался скверный. Скверной была и еда, к тому же было очень жарко. Минаев сильно устал в Индии, а впереди намечались не менее занятые недели. Приходилось общаться с подозрительными англичанами, преимущественно колониальными чиновниками, антирусские настроения среди которых были в то время чрезвычайно сильны: Англия вела тяжелую войну в Афганистане, вблизи от южных границ России, в Индии же была распространена почти религиозная надежда на Белого царя, который придет на помощи Индии и освободит ее от англичан. Вместе с тем вряд ли можно было рассчитывать на доверие только что утративших независимость бирманцев к европейцу.

И Минаев на пути к Рангуну записывает в дневнике: «Общество на пароходе очень вульгарное: какие-то странствующие актеры, отправляющиеся в Рангун. Тоже цивилизаторы! Им место в стране, преданной грабежу и разбою».

Минаев еще не видел Бирмы, но он много времени провел в Индии и имел возможность повидать британский колониализм в действии.

В дневниках Минаева нет обычного для туриста вступления, говорящего о первом знакомстве с чудесной и экзотической страной. Минаев ступил на рангунский берег, зная, что он увидит, с готовым планом путешествия. И потому первая же запись в дневнике о Бирме поражает своей лаконичностью и даже обыденностью. Она схожа с записью в корабельном журнале. Только вместо слов: «Во столько-то прошли траверс маяка…» — там написано: «Часов в шесть показались берега Иравади и завиделись верхушки пагод Рангунской и Сириамской».

Однако за лаконичностью скрывалось жгучее желание как можно скорее начать знакомство с Бирмой. Ведь пароход пришел в Рангун днем, после этого надо было еще устроиться в гостинице, переодеться. И вот запись того же дня: «Ездил в Шве Датой с двумя спутниками по пароходу». До пагоды Шведагон от порта километров пятнадцать. Значит, первый же день не пропал даром.

И еще одна запись, датированная днем приезда: «У Минхла — сегодня в отеле рассказывали — мадрасские солдаты не хотели сражаться. Этим объясняется большая потеря в офицерах. Ждут голода. Рис порезали.

Объявлено от полиции, туземцам запрещено без фонарей выходить после 9 часов из дому».

Последняя тема первого дня — тема английской колонизации — будет возвращаться в дневник почти ежедневно. И все резче день ото дня будет русский ученый комментировать происходящие вокруг события.

Два следующих дня ушли на визиты к английским ученым и тем журналистам и чиновникам, к которым Минаев запасся рекомендательными письмами.

Появление русского профессора в Рангуне было местной сенсацией. Светило английской науки Форхаммер, монополист по части бирманских древностей, демонстрировал профессору редчайшие находки. Ими оказались надписи из Аракана — одна из них, по словам Форхаммера, очень древняя.

— Обратите внимание, господин Минаефф, — Форхаммер говорил с сильным немецким акцентом, — надпись времен великого императора Ашоки, третий век до нашей эры. Вскоре расшифрую, ибо, кроме меня, здесь не найдется настоящего палеографа.

Минаев поднес к глазам фотографию. Фотография была дрянной, любительской. Короткий текст читался легко: «Да будет возвещен этот закон».

— Да, — вежливо согласился гость. Эта письменность называется кутила — ближе к десятому веку нашей эры.

Русский профессор говорил, не отрывая глаз от фотографии: не хотел улыбаться.

Форхаммер же улыбнулся. Не очень весело. Взял фотографию, забросил ее подальше, на стол, и начал, говорить о том, как легко достать в Бирме рукописи: они никому не нужны, монахи сами в них ничего не понимают. Сейчас самое время вывозить редкости из Бирмы. Но в Мандалай ехать не следует: дакойты, разбойники, очень опасны. Не сегодня-завтра их уничтожат и тогда…

А на следующий день, когда Минаеву понадобилось снова побывать у главного археолога, жена Форхаммера встретила гостя в холле и сказала: «Муж очень занят, не может принять».

Форхаммер стоял за дверью, тяжело дышал. Было жарко, Минаев с утра носился с визитами по городу, пытаясь выехать на север Бирмы.

— Какого черта! — сказал плохо воспитанный русский медведь.

— Ах! — сказала госпожа Форхаммер.

Форхаммер выскочил из-за двери. Был он в белом костюме для тенниса.

— Я так виноват перед вами, — сказал он, пряча глаза. — Но мне было неловко показаться перед вами в таком наряде.

«Интересного разговора не было, — доверился Минаев дневнику. — Он глуп».

В Рангуне Минаев встречается с миссионерами, учителями. Разговор неизбежно вскоре покидает строгую стезю изучения древностей и перекочевывает на более животрепещущие вопросы. И главный из них: кто же такие эти дакойты? Разбойники? Если так, то откуда они взялись? Где были раньше?

Директор колледжа Жильберт уверял Минаева, что дакойты и не разбойники, и не патриоты. Дакойты — это те, кто прежде жил щедротами бирманских королей, когда же по милости англичан источник благ иссяк, они пошли добывать средства к жизни.

Старый миссионер Маркс (личность в истории Бирмы прелюбопытная, воспитатель последнего короля Бирмы, Тибо) с Жильбертом не был согласен. Он лучше знал страну, понимал, что от щедрот бирманских королей кормились придворные, но не десятки тысяч людей, взявших оружие. Но бирманцев он не любил, несмотря на профессиональное христианское смирение.