Настоящая радуга - [17]

Балы и приключения не мешали учиться. Пашино овладевает санскритом, потом арабским языком. В 1855 году Восточное отделение в Казанском университете закрылось, и он перевелся в Петербург, где и проучился последний год и познакомился с кумиром революционной молодежи — Добролюбовым.

Окончание университета было началом первого путешествия Пашино. Он был отправлен как отлично закончивший курс для проведения раскопок в Болгаре на Волге. В археологии Пашино смыслил мало, денег на раскопки дать забыли, к тому же местный священник, неправильно прочитав слово «кандидат» в документах археолога, принял его за беглого с военной службы и велел рабочих «дезертиру» не давать. Правда, когда священника убедили, что Пашино не дезертир, он сам принял участие в раскопках.

Отчет о раскопках был принят благожелательно, зачтен в качестве кандидатской диссертации, и Пашино получил назначение — в Азиатский департамент министерства иностранных дел.

Провинциальный юноша без связей был «белой вороной» в министерстве, большинство чиновников которого происходили из знатных фамилий и могли не беспокоиться о хлебе в ожидании хорошего назначения. Пашино был один. И он стал искать способа не помереть с голоду на чисто формальное жалованье.

Тогда родилась газета «Потеха». Вернее, не газета, а рассчитанный на простолюдинов уличный листок, в меру сатирический, в меру язвительный, не замахивавшийся на основы российской жизни, но критически к ним относившийся. Таких листков в те годы было множество и именно их широкое распространение насторожило обер-полицмейстера, который вскоре их запретил. Правда, «Потеха» была единственным листком, о котором, появился похвальный отзыв в «Современнике». «Потеха» средств к жизни не принесла. Пашино редактировал так же журнал «Лесоводство и охота» и даже писал дипломные сочинения не слишком даровитым офицерам Генерального штаба.

Три рассказа Пашино о волжских татарах прошли и «Современнике» с большим трудом. «Кроме общей цензуры, — пишет Пашино, — статьи мои должны были быть прочитанными цензорами министерств внутренних дел и государственных имуществ, так как в них описывался быт крестьян». В то же время Пашино преподавал и Межевом институте, хотя был немногим старше своих студентов и все так же тонок и хрупок, отчего казался совсем юношей.

Казалось уже, что Пашино понемногу вживается в круг литературной петербургской интеллигенции. Но тут неожиданно ему сообщили, что открылась вакансия второго секретаря в русском посольстве в Персии.

Новому второму секретарю посольства было двадцать пять лет. Несколько лет он с нетерпением ожидал назначения в восточное посольство, надеясь, что это одним ударом разрубит все узлы, даст материальное благополучие и предоставит возможность увидеть мир: ведь Пашино был путешественником задолго до того, как от правился в свое первое путешествие. Однако, если можно было отыскать в России наиболее неприспособленного к дипломатической карьере человека, им был, наверно, именно Пашино. Вроде бы всем, чем положено владеть дипломату, он обладал — знал к тому времени несколько восточных языков, три европейских, знал санскрит, латынь — пожалуй, был даже слишком образован для дипломата. И вместе с тем был совершенно беззащитен перед своеобразной действительностью посольства — миром сплетен, интриг, подсидок и доносов. Дипломатическая карьера Пашино была обречена на провал, и не знал об этом только сам молодой дипломат.

Разочарование наступило быстро. Пашино выдержал и посольстве полтора года, затем взял отпуск и вернулся и Петербург, по пути объехав всю Северную Персию. Обратно он решил не возвращаться.

Но перед отъездом у него произошла знаменательная встреча.

Эти два человека не могли не встретиться. Тегеран был скучен, невелик, и каждый вновь приехавший был на виду. Вамбери узнал, что в русском посольстве работает человек, знающий языки и обычаи среднеазиатских народов. Пашино был знаком с работами Вамбери и хотел встретиться с путешественником, решившим под видом дервиша проникнуть в Бухару.

Говорили они по-турецки. Вечером Пашино записал и дневнике, что ему грустно: он знает, что Вамбери погибнет, как гибли его предшественники.

Вернувшись в Петербург, Пашино обрабатывал и готовил к печати записки о Персии, печатал статьи, очерки, планировал новые путешествия, интересные, но нереальные из-за отсутствия средств. Подъем и всеобщие надежды на близкие перемены к лучшему в России после реформы 1861 года рухнули. Правительство отказалось от широких обещаний и прибегло к обычному для него методу убеждения общественного мнения в правильности своих действий — к арестам и ссылкам. «Многие из знакомых по литературе были сосланы или заключены в тюрьму… — писал Пашино. — Стихи одного поэта, уже сосланного, и его карточка в арестантском мундире, с кандалами на ногах, передаваемые из рук в руки, производили потрясающее действие на натуры впечатлительные, к которым, несомненно, принадлежу и я».

Планы, как литературные, так и другие, выношенные за месяцы жизни в Тегеране, оказались неосуществимыми. Деньги кончились. И Пашино скрепя сердце согласился было снова уехать в Персию, уже первым секретарем посольства, убеждая себя, что использует время для новых путешествий по стране.