Настоящая радуга - [15]

Тогда министры делают следующий дипломатический шаг: Ненюкову предлагают отправиться еще на один прием к королю Бирмы и после разговора с ним отвезти русскому императору письмо с предложением о переговорах. Правительство Бирмы даже предложило Ненюкову оплатить ему проезд в Петербург и обратно, т. е. прервать путешествие для «командировки» в Петербург.

Неизвестно, каковы были мотивы дальнейших действий Ненюкова, но можно предположить, что на них отразился целый ряд факторов. Во-первых, у путешественника были свои планы и неожиданный перерыв в путешествии никак в них не входил: ведь подобная «командировка» заняла бы несколько месяцев. Во-вторых, он мог предполагать, и не без оснований, что русское правительство не изменит своей осторожной, выжидательной политики и поездка его будет бессмысленной, тем более что он был частным лицом, к мнению которого вряд ли стали бы прислушиваться в Петербурге. И, наконец, третье обстоятельство также сыграло свою роль: начинался буддийский пост, во время которого король по религиозным соображениям не мог встречаться с иностранцами и давать аудиенций даже частного характера, — а Миндон был очень набожным человеком. Значит, для того чтобы получить письмо, надо было надолго остаться в Мандалае, и все путешествие ставилось под угрозу. Наконец, в справке есть сказанные Ненюковым слова: «Г-н Ненюков, как частное лицо, старался, по возможности, быть осторожным в этом деле». Здесь, возможно, выступает на сцену английский резидент, в доме которого Ненюков жил. Вряд ли резидент был заинтересован в исполнении этого поручения, а путь Ненюкова лежал в Индию, в английские владения.

Однако все это не более чем догадки. Наверняка известно лишь то, что Ненюков, который спешил в Индию, обещал д’Авере сообщить о дате своего возвращения домой и это обещание исполнил.

Уже в Петербурге Ненюков получил письмо д’Аверы, в котором тот сообщал, что вскоре направит ему письмо от бирманского министра иностранных дел для русского министра Горчакова.

Но письмо все не шло, и Ненюков встревожился. Он написал д’Авере об исчезновении письма и предположил, что оно задержано англичанами. Если уж Ненюков об этом решил написать, видно, основания для такой тревоги у него были. Однако прошло еще несколько месяцев, и долгожданное письмо, пролежавшее, должно быть, довольно долго в соответствующих английских ведомствах, пришло. А вскоре пришло второе такое же, так как д’Авера поспешил с ответом Ненюкова к королю и тот приказал изготовить копию письма и вновь направить в Петербург.

Очевидно, Горчаков доложил об очередном послании бирманского правительства императору Александру II, и тот снова приказал не спешить с какими бы то ни было действиями. Ответ Горчакова министру иностранных дел Бирмы был вежливым… и совершенно не на тему. Русский министр благодарил бирманское правительство за теплый прием, который оно оказало Ненюкову, и выражал надежду на то, что и другие русские путешественники будут приняты в Бирме таким же образом; к этому добавлялось, что, если бирманские путешественники (не посольство, а именно «подданные его бирманского величества») соберутся в Россию, они тоже могут рассчитывать на теплую встречу.

Письмо это было получено бирманским правительством, и в Петербург полетело новое послание. Оно также сохранилось в архивах МИД. В нем министр иностранных дел Бирмы с первых строк возвращается к интересующей его теме: «Мой августейший государь всегда считал своим долгом устанавливать дружеские отношения и укреплять уже существующие с государями других великих наций, которые, подобно Бирме, дорожат своей независимостью… мой августейший государь, питая особые симпатии к великому государю Российскому и великому русскому народу, пытался осуществить свое королевское желание…» Бирманский министр вспоминает о письмах, посланных с Ненюковым, говорит о визите в Бирму армянского архиепископа Григория — в Бирме была большая и активная армянская община, через которую бирманское правительство также пыталось найти путь к установлению отношений с Россией. И наконец, рассказывает о приеме, оказанном в Бирме русским путешественникам Пашино и Хлудову. В письме говорится: «Они (т. е. Пашино и Хлудов. — Авт.) обещают, если я вручу им письма к Вашей светлости, приложить нее усилия, чтобы способствовать установлению дружественных отношений между нашими двумя правительствами».

Итак, на сцене появляются еще два человека, которые побывали в Бирме и даже связали себя определенными обещаниями, — такими, какие не осмелился взять на себя Ненюков. Кто же эти люди? Почему и как они попали в Бирму и каким образом стали столь хорошо знакомы бирманским министрам?

РАССКАЗ ВТОРОЙ «РОДИТЕЛЬ МОЙ, ХАСАН-БЕЙ, БЫА ЧЕЛОВЕК ЗАЖИТОЧНЫЙ»

В страны далекие Ташкента

От нас увозишь ты с собой

И сердце доброе студента,

И ум, годами развитой…

1

Приятно верить в конечную справедливость и завершать рассказ о большом путешественнике и ученом словами: «Памятник ему возвышается там-то… улица его имени проходит сквозь новые кварталы… собрание его сочинений…»

Всего этого нет. Частично в том виновата судьба, частично и сам Петр Иванович Пашино. Даже имя его ничего не говорит не только читателям, но и большинству историков и этнографов. И если бы востоковед Елизавета Ивановна Гневушева, готовя в 1948 году диссертацию по истории Индии, не столкнулась случайно с его трудами и не заинтересовалась его личностью, известно было бы и того меньше.