Настоящая фантастика – 2011 - [43]

— Н-нету. Вы м-меня убьете?

Молодчик, проигнорировав вопрос, с чувством отхлебнул из пузатой бутыли с двуглавым орлом на этикетке, протянул бутыль блондину и принялся набивать рот бужениной.

— Свинину-то нехорошо, Моня, — упрекнула молодчика девушка, которая отмытая действительно оказалась вполне хороша, как и утверждал покойный Болотов.

— Бог простит, — махнул рукой молодчик. — Жрите ужо побыстрей, шо ли. Уходить надо.

— Куда спешить, — невозмутимо возразил блондин. — Отдохнем, сил наберемся. Этот господин не опасен.

— Я б его таки шлепнул, благородие, — не согласился молодчик. — Мало ли шо. Да и дружки его заждались ужо. На небесах. А уходить по-любому надо.

— Уйдем. Хотя, если верить этому господину из Москвы, неизвестно куда мы отсюда угодим.

— Куда-нибудь да угодим. Жратвы теперь завались. Пушки хорошие, патронов много. Не пропадем.

— Ладно. Вы обещали мне кое-что рассказать, Полина, — обернулся к девушке блондин.

— Да, — Полина опустила голову. — Только я подумала: наверное, лучше вам этого не знать, Николя.

* * *

Полгода назад Полина Гурвич, солистка одесской оперы, а заодно агент французской разведки, была приглашена на прием, который давал новый градоначальник. Прием — громко сказано, попойка отличалась от кабацкой лишь размахом. Самогон рекой, крики, сальные взгляды… Тем не менее требовалось отсидеть за столом положенное, «сделать уважение» новой власти. Полина и сидела, до тех пор пока не увидела, как в залу входит человек, материалы на которого она собирала. Человек, так же как и она, работал на «Второе бюро», но потом открестился и сдал прежним властям полевых агентов. Полина встречалась с ним дважды, передавала документы и фотографии. Рыхлый, мордастый, запитый — этот человек всегда вызывал у нее брезгливость.

— Кто это? — поинтересовалась Полина у соседа по столу, взглядом указывая на мордастого.

— Лев Николаевич Задов, градоправитель наш.

На секунду взгляды Гурвич и Задова встретились, затем градоначальник отвернулся. Через десять минут Полина бежала с приема через окно в дамской комнате.

* * *

— Уходим, — Моня навьючил на себя рюкзак с провизией. — Показывай вход, сволочуга, — махнул он стволом перед носом Шадрина.

— Я м-мог бы, — профессор запинался от страха, — м-может быть, э-э. Если в-вы останетесь… Ок-казать вам протекцию.

— Вот уж не стоит. — Блондин заткнул за пояс револьвер Болотова, подумав, приладил по соседству пистолет Лешко. — Кстати, почему у вас пришлых расстреливают?

— Н-не знаю. Но д-думаю…

— Ну-ну, смелее, — подбодрил блондин.

— Думаю, потому, что к-крамола заразна. У н-нас, видите ли, нет анархистов, эсеров, н-националистов…

— А евреи есть? — хмуро осведомился кучерявый Моня.

— У нас г-говорят «жиды». Жиды есть.

— Шлепнул бы я тебя, — мечтательно поведал Моня. — Ладно, живи. Показывай, хде вход.

* * *

Страшным выдался год тысяча девятьсот девятнадцатый от Рождества Христова, а следующий, девятьсот двадцатый, еще страшнее.

Шестая армия Южного фронта под командованием товарища Фрунзе готовилась к прорыву через Сиваш, начало которого, по слухам, ожидалось со дня на день. Бойцы Третьего краснознаменного полка Моисей Перельмутер и Николай Краснов сидели у общего костра, молчали, прислушивались к разговорам.

Был боец Перельмутер невысок, плотен, по-коршуньи носат и мелким бесом кучеряв. Еще был он немногословен, неприветлив и вечно небрит. И было в нем вороватое что-то, лихое, бандитское. Прошлое свое скрывал, и что связывало его с широкоплечим, до ассирийской темноты смуглым Красновым, оставалось неизвестным. Батальонный комиссар давно присматривался к обоим и пролетарским чутьем распознавал если не врагов, то в лучшем случае попутчиков. Мутных, временных. Ставить их к стенке, однако, комиссар не спешил. Храбрости был боец Перельмутер необычайной и отваги отчаянной… А Краснов, тот стрелял. С двух рук, на звук и навскидку, не меняясь в лице, не целясь и не промахиваясь. И таскал за собой бабенку. Тоже мутную, как и он сам, хотя и смазливую. И кем ему та бабенка доводилась — неизвестно. Вроде бы спали, как муж с женой, вместе, а на людях друг дружке «выкали».

— Всякое бывает, — прихлебывая чай из алюминиевой кружки, степенно рассказывал Ванька Глебов, бывший черноморский матрос. — Вот случай был. Встали мы на якорь возле городишки одного. Названием Новый Афон. А был у нас на коробке один местный, все пещеры нахваливал. Хорошие, дескать, пещеры, красоты необыкновенной. Давайте, мол, слазаем. Уговорил. Отпросились мы на берег впятером, на сутки, и в те пещеры полезли. В общем… — Глебов замолчал.

— Ну, дальше что было? — подбодрил рассказчика Краснов.

— А дальше чертовщина началась. Полезли мы туда впятером, а вернулись всего двое. Остальные как под землю провалились. Искали мы их потом трое суток.

Пока еще двоих недосчитались. Тоже как сквозь землю. Раз — и нету людишек. Как не бывало.

— Как, говоришь, городишко тот назывался? — угрюмо спросил боец Перельмутер.

— Новый Афон, а что?

— Да так.

Той же ночью бойцы Перельмутер и Краснов исчезли из расположения Третьего краснознаменного полка Шестой рабоче-крестьянской армии Южного фронта под командованием товарища Фрунзе. И бабенка красновская с ними сгинула. Комиссар, которому доложили утром, затвердел лицом, выматерился пространно. Зря не прислушался к классовому чутью, к пролетарскому, и всех троих не расшлепал.