Настоящая фантастика – 2011 - [41]

Шадрин потеребил редкую поросль на макушке и застыл, отрешенно глядя в небеса. Болотов переглянулся с поручиком — профессор был со странностями. Впрочем, они все со странностями, взять хотя бы того, который был месяц назад. Шадрин хотя бы в преферанс умеет, хорошо, сучий сын, играет, а тот, как же его… Тверский, Дверский, Шмерский, тьфу, не запомнить никак. Так тот не то что в преферанс, в дурачка не мог, и хлопот от него было столько, что Болотов хотел на прощание поцеловать увезшую профессора бричку.

— Профессор! — гаркнул наконец уставший ждать поручик.

— А? — Шадрин спустился с небес на землю. — Простите, господа, задумался. Шесть треф здесь.

— Шесть бубен.

— Здесь.

— Червей.

— Червей, червей, — рассеянно рассматривая свои карты, повторил профессор. — Я вот думаю, черви там такие же, как у нас?

— Где «там»?

— Действительно, — согласился профессор. — Где «там», это вопрос.

Болотов устало вздохнул. Беда от этих московских ученых. И от питерских тоже. Вот раньше было просто. Был приказ его императорского величества — всю преступную дрянь, которая к ним проникает через… через эту, как ее…

— Через что нам они к нам проникают? — вслух спросил Болотов. — Не могу запомнить, будь оно проклято.

— Через аномальные зоны, — напомнил профессор.

— Благодарю вас. Так вот, был раньше приказ, — Болотов не заметил, что продолжает рассуждать вслух. — Всю шваль, которая к нам сюда лезет через ненормальные зоны, — стрелять. Сколько себя помню, так было. И при отце моем, и при деде. И за милую душу — стреляли. Кого сначала допрашивали, а кого — так. И вдруг новый приказ. Усиление постов деятелями от науки. Вот скажите, профессор, для чего вы здесь?

— Я… Я, собственно… — замялся Шадрин. — Понимаете…

— Нет, — отчеканил Болотов. — Не понимаю. Ваш предшественник, как его, Тверский, Зверский…

— Анатолий Ильич Езерский, — подсказал Шадрин. — Замечательный ученый, прекрасный теоретик и практик.

— По-вашему, он замечательный. А знаете, что через его замечательность двое голубчиков у нас едва не сбежали?

— И что? — профессор бросил карты. Рассеянность слетела с него, заменившись сосредоточенностью и серьезностью. — Куда они едва не сбежали?

— Куда-куда, — в сердцах передразнил Болотов. — Откуда пришли. Хорошо, не успели натворить тут дел.

— Откуда пришли, это вряд ли, — увесисто сказал профессор. — По последним данным, вряд ли.

— Пускай вряд ли, — согласился Болотов. — Какая разница. Вам что, важно, откуда эта сволочь берется?

— «Важно» не то слово, — сказал Шадрин твердо. — Это чрезвычайно важно, штабс-капитан. Вы даже не представляете насколько. Особенно в связи с последними разработками академии. Возможно, в ближайшем будущем мы сможем перемещаться между мирами. Возможно, даже завтра. Не просто уходить неизвестно куда и не возвращаться, а целенаправленно посещать другие реальности.

— Другие что?

— Вы не поймете. Сведения, которые поступают от людей, выброшенных аномалией к нам, чрезвычайно важны. Понимаете — чрезвычайно. Их преступная сущность по сравнению с этими сведениями не имеет значения. Главное, что они — носители информации. Бесценной информации, заметьте.

— Бесценной, — хохотнул Болотов. — Где, кого и когда ограбили или пришили? Вот скажите, профессор, какого черта они отправляют преступников к нам, вместо того чтобы расстреливать их у себя, на месте? Они что же, считают, мы должны делать за них их работу?

— Видите ли, — профессор замялся, — существует гипотеза. Смелая, конечно, и никем не доказанная. Гипотеза, что никто преступников к нам не ссылает.

— Как это не ссылают? — ахнул поручик Лешко. — А что, их сюда на курорт посылают? На воды?

— Согласно этой гипотезе они проникают к нам по собственной воле. Видимо, аномальные зоны в их реальностях сопряжены с некой выгодой для того, кто в них забрался. И с опасностью. Поэтому проникают в зоны люди сплошь рисковые, лихие. Другими словами, криминальные элементы и бунтари. А порядочные в зоны не суются. Из боязни, из-за суеверий, возможно, из-за недостатка информации.

— Ладно, профессор, — поднял руки вверх Болотов. — Все это крайне интересно, конечно, только для военного человека, присягавшего на верность государю, — без разницы. Давайте, господа, картошка уже, должно быть, спеклась. Нарежьте-ка буженинки, поручик. Посидим, выпьем за здравие государя грамм по сто-двести, закусим, преферанс подождет.

Выпить и закусить, однако, не удалось. Едва Болотов разлил по стаканам из пузатой бутыли с двуглавым орлом на этикетке, из охраняемого объекта донесся характерный гул. Производился он новомодным акустическим устройством, улавливающим и усиливающим звуки человеческих шагов.

— Один, — прислушавшись к тембру и громкости гула, определил Лешко. — Идет тяжело, видимо, как все они, обессилел. Хотя… — поручик прислушался тщательнее. — Возможно, не один, а двое, но первый тащит второго на себе. Очень уж грузно ступает.

Болотов кивнул, соглашаясь, и потянулся к заряженному ампулами с парализатором духовому ружью.

* * *

— Вот это номер, — присвистнул поручик Лешко, выудив из миниатюрной, с ладонь, дамской сумочки стопку дымчатых прямоугольных пластинок. — Ничего не понимаю. Взгляните, штабе.