Наставники - [27]
Когда дядю бросила Штефица, продавщица шелковых чулок, мама сказала про дядю: «Смотри, как драный кот под дождем!» То же сказали и про отца, который едва дотащился домой после употребления большого количества алкоголя в рекордно короткие сроки. В этих случаях имелась в виду вовсе не та жидкость, которая капает, во всяком случае сверху. В этих случаях производитель зонтиков с первого этажа не мог играть никакой роли. Дедушка сказал: «Я всегда важнее всех считал Невиля Чемберлена, который носил фальшивый зонтик, который никогда не открывался!» Дядя сказал: «У Джека Потрошителя стилет был в виде зонта, которым он протыкал несчастных женщин! – и добавил: – Видел я одну фифу на фотографии, так на ней вовсе ничего не было, только один зонтик!» Мама сказала: «Лучше бы вспомнили о несчастных, у которых протекает крыша и которые даже спать вынуждены под открытым зонтиком!» Дедушка спросил: «А нам-то что до них?» Все согласились с его мнением. Потом он произнес: «Да что вообще этот дождь по сравнению с артиллерийским залпом, о котором я столько слышал!» Мы дружно подтвердили: «Да, просто ерунда!»
Когда наступил сорок четвертый год, большие американские самолеты, набитые бомбами, стали летать над нашим городом, над нашими соседями, над моей семьей, весьма этим фактом обеспокоенной. Дядя сказал: «Вот сейчас ливень врежет!» Сначала из туч падали бомбы американского производства со свободолюбивыми лозунгами, исписанными по всей их длине, потом их сменили артиллерийские снаряды, русские. Дедушка стряхнул с одежды штукатурку, постучался к зонтичному мастеру и спросил: «От этой штуки зонтик сможешь сделать?» Мастер вышел, установил на носу очки и сказал: «От этой – нет!» И это была истинная правда.
Когда пришли бойцы Двадцать первой сербской, началась новая жизнь, очень разная. Капитан Вацулич спрашивал обо всем, что было в доме: «Что это у вас такое?» – или: «Зачем вам этот гвоздь?» Мы охотно разъясняли ему. Увидев дядю, идущего под зонтом на свидание с Зорицей, подавальщицей в солдатской столовой, Вацулич спросил: «Что это за буржуазный предмет?» Дядя ответил: «От дождя и насморка!» Вацулич рассмеялся, поднял воротник, нахлобучил пилотку и пошел вниз по улице под самым что ни на есть проливным дождем. Мы думали, что зонтики отменят сразу после освобождения, но ошиблись. Потому что дожди шли, как и прежде, абсолютно свободно.
О народе славном – официантском
В тысяча девятьсот сорок пятом году все стали преклоняться перед ремесленниками, субъектами плодотворного и кропотливого труда, мой же отец превыше всего ценил только одно ремесло, а именно – обслугу. Дядя пересказывал известный эквилибристический номер народного гимнаста Петрашиновича, который стоял на шесте. Тетки были в восторге от знаменитого русского фильма, в котором стреляют из пушки голой женщиной. Отец на все это реагировал просто: «Все это чушь по сравнению с двадцатью четырьмя кружками в обеих руках без подноса!» Я думал, что это тоже относится к сценическому искусству.
По соседству жил официант, один из самых прославленных; у официанта было странное длинное имя – Мил-человек. Милчеловек, один из самых знаменитых людей, которых я знал когда-либо, всегда носил костюмы абсолютно нарядные, о Милчеловеке говорили как о своего рода артисте. Я спрашивал: «Он что, играет на скрипке или ему дали роль в пьесе?» Отец отвечал: «Бери выше!» Дедушка добавлял: «Шантрапа, он и есть шантрапа!» У моего отца были друзья, друзей звали: Алкалай, Дембицкий и, наконец, Милчеловек, или, как его звали официально, Шумидер. Первые два были чемпионы по гимнастической стойке на руках, последний был один из лучших разливальщиков пива во всей оккупированной Европе. Шумидер, настоящий артист наполнения кружек, был тем, кто отпустил наибольшее количество пива, выпитого моим отцом, человеком в этом смысле непревзойденным. Отец приходил домой, какое-то время отсыпался, после чего вдохновенно рассказывал о Шумидере вещи невнятные, но прекрасные. Примерно так же тетки говорили о Бенджамино Джильи, излюбленном герое оперной сцены, так же примерно говорил дедушка о генерале Кларке, который выступал где-то в Италии. Я поначалу думал, что Шумидер – какой-то генерал, только засекреченный. Нам задали домашнее задание на тему «Кем бы я хотел быть и почему?». Все написали: «Я хотел бы быть богатым!» – или: «Моя неосуществимая мечта – стать авиационным летчиком!» Я написал: «Я хочу стать официантом, с учетом артистической переноски предметов и поднятия вещей выше головы в присутствии публики!» К этому я еще добавил: «Жизнь официантов прекрасна, так как она происходит в течение ночи, в то время как днем можно спать и прогуливаться по террасе в черном костюме!» Я писал это, находясь под впечатлением Милчеловека и его образа жизни, исключительно художественного. Мама прочитала сочинение и сказала: «А о том не думаешь, что от стояния на ногах бывает расширение вен!» Я признался: «Не думаю!» Тогда мама сказала: «Официант в любой момент может подучить кружкой по голове просто так, вообще ни за что!» Я вздохнул: «А что делать!» Отец сказал: «Знавал я одну официантку, Марицу, так она стаканов вообще не роняла, хотя при этом ее постоянно лапали!» Потом я долго думал, что «официантка» – это что-то вроде «фифы», то есть существо весьма непристойное. Мама порвала мое сочинение и велела написать: «Я хочу стать врачом, инженером или доктором юриспруденции, с учетом всего!» Немцы повесили извещение с фамилиями расстрелянных, после каждой фамилии стояло: «Служащий частной фирмы!», «Лицо без определенных занятий!» – или просто и коротко: «Официант!» Отец ткнул пальцем и сказал: «Что я говорил!» Об официантах отец думал однозначно – как о героях. Отец продолжил пересказ жизни и подвигов официантского народа, как мужского, Так и женского пола, до мельчайших подробностей. Мама хотела прервать его, с учетом присутствия ребенка, но тетки уговорили ее не делать этого. Тетки слушали отца вдохновенно; прежде так было с ними всего один раз, когда дядя пересказывал любовную оперу между художником Марио Каварадосси и кабацкой певицей, которая потом кончает жизнь самоубийством. Повесть об официантах абсолютно очаровала моих теток, особ весьма чувствительных. В тысяча девятьсот сорок четвертом году русский младший лейтенант, разыскивавший вражеские мины с секретом, спросил: «Шумидер – это немецкая фамилия?» Верные почитатели Шумидерова ремесла, мой отец и дядя, а также многие другие, ответили советскому младшему лейтенанту смиренно, но решительно: «Боже упаси, ни в коем случае!» В том же году у различных освободителей нашего города были такие примерно имена: Митар Папич-Станко или Янко Премрл-Войко; третью составную часть имени они получили во время войны, жутко кровавой. Слуга человечества, "друг нашей семьи Милчеловек полностью и официально назывался: Милоса» Аксентиевич-Шумидер, и это было очень похоже.
Бора Чосич – удивительный сербский писатель, наделенный величайшим даром слова. Он автор нескольких десятков книг, философских трактатов, эссе, критических статей, неоднократно переводившихся на различные языки. В книге «Роль моей семьи в мировой революции» и романе «Наставники», фрагменты которого напечатаны в настоящем томе, он рассказывает историю своей семьи. В невероятно веселых и живых семейных историях заложен глубокий философский подтекст. Сверхзадача автора сокрыта в словах «спасти этот прекрасный день от забвения».
Рубрика «Имитация почерка» дает самое общее представление о такой стороне литературного искусства как стилизация и пародирование. Серб Бора Чосич (1932) предлагает новую версию «Записной книжки Музиля». Перевел опубликованные «ИЛ» фрагменты Василий Соколов.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.