Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [98]

После непродолжительной остановки на екатеринбургском вокзале поезд проследовал на окраину города. Состав отвели на запасной путь и всю ночь перегоняли взад и вперед. В 7 часов утра поезд наконец остановился. Желая узнать, в чем дело, Гиббс выглянул в окно. Сквозь стену моросящего дождя он увидел, как детей усаживают в дрожки, чтобы везти их в Дом особого назначения, который должен был стать последним пристанищем Царской Семьи.

После этого поезд отправился обратно на вокзал. Там Гиббс и остальные придворные стали свидетелями беспорядков, причиной которых послужил выгруженный царский багаж. «Во всех этих сундуках золотые платья распущенных баб!» — вопила одна из женщин. «У Царя шесть пар обуви, а у меня ни одной!» — кричал какой-то человек, показывая свои босые ноги. На это из толпы закричали: «Смерть тирану! Смерть буржуям! […] сбросим их, повесим их, утопим в озере». Позднее на вагоне, в котором находился Гиббс, появилась кривоватая надпись: «Семнадцать прислужников тирана Николая».

Вначале всем приближенным, к немалому их удивлению, объявили, что они не будут задержаны[381]. Им было позволено гулять по городу в течение дня, однако за ними повсюду следовали солдаты. Ночевали они в своем тесном вагоне на вокзале. Большинство жителей Екатеринбурга даже не подозревали, что Царская Семья находится в городе, поэтому Гиббсу, Жильяру и баронессе Буксгевден понадобилось несколько дней, чтобы найти Дом особого назначения. Дом, разумеется, находился под усиленной охраной, и им не разрешили войти.

Спустя десять дней свите было приказано вернуться в Тобольск. Им предстояло ехать в том самом вагоне, который все это время служил им домом. Они провели в дороге три недели, однако смогли добраться только до Тюмени. Первый поезд, к которому прицепили их вагон, задержался на десять дней в деревне, где вспыхнула эпидемия тифа. Пассажирам пришлось просить местные власти распорядиться, чтобы их вагон был прицеплен к другому составу. Незадачливая компания состояла из дворецкого, нескольких лакеев, второй камер-юнгферы Императрицы Марии Густавовны Тутельберг[382] и, что оказалось как нельзя более кстати, остроумного «оформителя императорских блюд»[383]. От голода людей спас мешок картошки, который им еще в Тобольске принес сердобольный разнорабочий.

В поездке Гиббс пользовался огромной популярностью, поскольку был единственным человеком, который взял с собой свой тазик для умывания. В отличие от попутчиков, предпочитавших умываться в вагоне, Гиббс не упускал ни одной возможности искупаться в сибирских реках.

«Когда поезд прибывал на очередную станцию, мистер Гиббс спешил к ближайшей речке…, — вспоминала баронесса /Буксгевден — Прим. ред./ — Реки в Сибири такие холодные, что одному Богу известно, при какой температуре приходилось мыться мистеру Гиббсу, который возвращался освеженный, но совершенно замерзший».

Власть в Тюмени захватили большевики. Всем семнадцати членам свиты следовало иметь при себе бумаги, в которых они были объявлены безработными и вне закона. Жители Тюмени боялись дать им приют, однако они все же смогли найти себе комнаты: Гиббс, как и в Тобольске, стал жить отдельно.

Каждый день на стенах домов развешивались постановления, в которых говорилось, что горожане, нарушившие закон, будут «немедленно расстреляны». Баронесса писала, что к женщинам правительство было не менее жестоко. Так, в Екатеринбурге одно время предпринимались попытки национализировать женщин, т. е. перераспределить красивых жен богатых купцов между большевиками.

19 июля белые войска освободили Тюмень, а через неделю и Екатеринбург. Гиббс вместе с Жильяром первым же поездом уехали в Екатеринбург и по прибытии немедленно отправились в Дом особого назначения. Царская Семья и слуги были расстреляны совсем недавно, однако неизвестно, какими сведениями обладали на тот момент Гиббс и Жильяр.

* * *

Дом особого назначения, стоявший на склоне холма, находился неподалеку от центра Екатеринбурга. Это был кирпичный дом с искусно выполненными карнизами, побеленный снаружи. Александра Федоровна называла его маленьким, между тем в нем насчитывалась 21 комната. Первый забор, служивший оградой, поднимался до окон второго этажа. Впоследствии был построен внешний забор, который скрыл от посторонних глаз весь дом до самой крыши. На первом этаже жили солдаты, в комнатах второго этажа содержались узники. Площадь, куда выходил фасад дома, была переименована и стала называться площадью Народной мести[384].

Нетрудно представить себе тревогу и ужас Гиббса, когда ему наконец удалось попасть в дом. С болью в душе он осматривал комнаты, которые большевики оставили в ужасном беспорядке: солдаты спешили сжечь личные вещи Царской Семьи, и на полу валялись обгоревшие остатки вещей и одежды. Обои в комнатах были испещрены непристойными надписями, а стены туалетной комнаты изрисованы похабными картинками, изображавшими Распутина и Александру. Но невозможно описать потрясение, которое должен был испытать Гиббс, спустившись в забрызганный кровью подвал.

Однако записи в его дневнике, где он рассказывал о своих страшных находках, и его показания во время расследования, проводившегося белогвардейскими офицерами, были на удивление бесстрастны. Вероятно, это можно было объяснить тем, что Гиббс продолжал надеяться на счастливый случай, благодаря которому Царская Семья могла спастись. Эта надежда не покидала его еще несколько месяцев.