Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [97]

9 апреля 1918 года новый комиссар Василий Яковлев, прибывший в Тобольск, сообщил Императору, что семье необходимо ехать в Москву[379]. Однако позже стало известно, что Императору не позволили уехать дальше Екатеринбурга. Цесаревич в то время был болен и не мог ехать. Тогда решили поступить следующим образом: сначала уедет Император, а за ним последуют остальные члены Семьи. Гиббс вспоминал о первой встрече с Яковлевым:

«Я сидел у постели Цесаревича, когда вошел Император в сопровождении Яковлева. Николай Александрович взглянул на сына и сказал: „Мой сын и его воспитатель“. Яковлев не производил впечатление культурного человека, он больше походил на моряка».

Безукоризненно воспитанному английскому джентльмену было чрезвычайно непросто свыкнуться с переменами, произошедшими в обществе после революции. Британский консул в Екатеринбурге Томас Престон с беспокойством писал, что местное большевистское руководство являет собой группу неуправляемых молодых людей в кожаных куртках.

Несколько дней спустя, когда Гиббс снова сидел в комнате Цесаревича, Александра Федоровна вполголоса сказала ему, что собирается ехать вместе с Императором. Цесаревич услышал ее, но не подал виду. «Императрица держалась спокойно, но на ее лице видны были следы слез», — вспоминал Гиббс. Неизменно чуткий ко всему, что касалось Царской Семьи, англичанин поспешил выйти из комнаты: «Я скоро ушел. Они собирались в дорогу и хотели побыть одни».

Тем же вечером всех пригласили в будуар Императрицы, где был сервирован чай. «Это был самый грустный и безрадостный вечер, на котором мне доводилось бывать, — вспоминал Гиббс. — Говорили мало. Никто даже не пытался притвориться веселым. В этой мрачной и трагичной обстановке ощущалось предвестие неотвратимой беды».

Горничную Императрицы Анну Демидову, которую впоследствии расстреляли вместе с Царской Семьей, от страха била дрожь. «Ох, господин Гиббс! — воскликнула она. — Я так боюсь большевиков, не знаю даже, что они с нами сделают». Александра Федоровна записала в своем дневнике: «Страшно оставлять любимых детей».

В действительности, однако, все могло представляться и не столь уж безрадостным. Несмотря на то что британское правительство аннулировало свое приглашение, Царская Семья, по-видимому, все еще надеялась в будущем уехать в Англию. Разговаривая со своими детьми, доктор Боткин был преисполнен уверенности в том, что после непродолжительного судебного разбирательства в Москве семье позволят покинуть страну. По рассказам детей Боткина, доктор в то время находился в самом приподнятом настроении. Таким радостным его не видели с 1917 года. Дети помогали ему собираться и весело укладывали его фланелевые брюки для игры в теннис, надеясь на скорый отъезд в Англию. Император, Императрица и некоторые приближенные уезжали из губернаторского особняка около четырех часов утра. Гиббсу удалось сфотографировать экипажи, прежде чем они отправились в путь.

Занятия в обычном порядке больше не проводились, поскольку все силы оставшихся членов семьи были направлены на то, чтобы поставить Алексея на ноги. Желая развлечь мальчика, Гиббс проявлял недюжинную изобретательность. Он рисовал картинки на кусочках картона, нарезанных из двух старых коробок, принес обрывки проволоки, из которой они мастерили цепи для модели корабля.

Месяц спустя наступил последний день пребывания Гиббса в Тобольске. Вечер этого дня был ознаменован радостным для Гиббса событием: он и царские дети уезжали из Тобольска в Екатеринбург. В доме оставались две бутылки хорошего вина, которые арестованные не могли взять с собой и потому решили распить их за ужином, невзирая на запрет коменданта. Когда же в коридоре послышались его крадущиеся шаги, поднялась суматоха:

«Мы едва успели спрятать бутылки и бокалы под стол, накрытый низко свисающей скатертью. Он вошел и остановился на пороге, с недоумением оглядывая комнату. Мы же почувствовали себя гимназистами, которых поймали на шалости… и, не в силах больше сдерживаться, разразились громким смехом».

Во время трехдневного путешествия из Тобольска в Екатеринбург детям, слугам и приближенным пришлось провести беспокойную ночь на пароходе «Русь». Алексея и Нагорного закрыли на замок, в то время как Великим Княжнам не позволили запирать двери своих кают. Друг одного из солдат охраны впоследствии говорил, что солдаты пытались заигрывать с девушками. Существует предположение, что они надругались над Великими Княжнами[380].

Когда пароход причалил в Тюмени, арестованных разделили на две группы, и Гиббс был разлучен с детьми. Детей и придворных разместили в вагоне 2-го класса, учителя и слуги ехали в грузовом вагоне, считавшемся вагоном 4-го класса. Баронесса Буксгевден с огорчением писала о вынужденном расставании с детьми. Алексея все еще мучили боли, и его надо было развлекать:

«Цесаревич весь день лежал, а мы из всех сил пытались развлечь его. […] Однако никакие мольбы не могли убедить Родионова позволить месье Жильяру или мистеру Гиббсу присоединиться к нам в вагон. Казалось, Родионову [одному из большевиков] доставляло удовольствие отказывать нам и проявлять свою власть, и его издевательские замечания переносились еще тяжелее, чем прямые оскорбления» (из воспоминаний баронессы Буксгевден).