Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [101]

Позднее, опровергая в письме заявления одной из лжецаревен, Гиббс писал, что во время расследования видел шесть корсетов: «Четыре корсета больших размеров, очевидно, принадлежали Императрице, двум старшим Великим Княжнам и верной служанке Демидовой. Два корсета поменьше могли принадлежать только Великим Княжнам Марии и Анастасии». Сохранилась фотография Гиббса, стоящего у шахты. На фотографии видно, как корреспондент газеты «Таймс» Роберт Уилтон, нагнувшись, заглядывает в шахту. Гиббс, одетый в пальто, аккуратно перехваченное поясом, стоит, выпрямившись, несколько поодаль.

Во время судебных разбирательств в июле 1919 года Уилтон отмечал, что Гиббс говорил совершенно бесстрастно. Гиббс, вероятно, гордился, что его природная невозмутимость одержала верх над душевной болью. Свидетельские показания охранников он прокомментировал следующим образом:

«В эту страшную трагическую минуту Императрица и Великая Княжна Татьяна Николаевна, должно быть, начали молиться и опустились на колени. Их примеру последовали остальные члены Царской Семьи и слуги. Показания Якимова, в которых говорится, что Демидова [служанка] „бегала по комнате, закрываясь подушкой“, звучат очень правдиво. Описанная им сцена представляется так живо, что ему невозможно не верить. Демидова была высокой, хорошо сложенной женщиной… которая, однако, обладала робким нравом и не переносила ужасов страдания».

В письме тете Кейт Гиббс кратко упомянул о панихиде, которую отслужили в храме Екатеринбурга в день памяти жертв расстрела: «Семнадцатого числа этого месяца мы присутствовали на панихиде в местном храме. Было очень печально».

В июле 1919 года Екатеринбург снова был захвачен войсками Красной армии, и Соколову пришлось прекратить расследование. Он поместил останки Царской Семьи, найденные в урочище «Четыре Брата», в дорожный сундучок Царицы. Этот сундучок некоторое время хранился в британском консульстве в Харбине (Китай). Затем за сохранность сундучка отвечал сам Гиббс. (Из записей Гиббса следует, что дорожный сундучок некоторое время находился у него.) В 1920 году Соколов написал Гиббсу письмо, в котором, называя его «дорогим Сиднеем Ивановичем», просил британское правительство распорядиться, чтобы саквояж охранялся с особой тщательностью. Однако британское правительство отказалось принять данные меры предосторожности, и тогда сундучок был передан главе французской военной миссии.

В течение всего 1919 года Гиббс с нетерпением ожидал возвращения на родину. В феврале, находясь в представительстве Верховного комиссара во Владивостоке, Гиббс отправил сестре тоскливое письмо: «Не знаю, когда наконец окажусь дома… Большинство чиновников в скором времени уезжают. Я измучен Бог знает, до какой степени, что уже не могу об этом говорить». В следующем письме он сообщал о возможности вернуться в Англию, объехав вокруг света: «В обычной ситуации это было бы очень неплохо, но в наше время вряд ли кому-то хочется развлекаться подобным образом».

Затем Гиббс не получал писем из Англии целых полгода. Когда в мае ему наконец доставили письмо от сестры, он боялся распечатывать его. «Слава Богу, у вас все хорошо», — писал он в ответ. В том же письме можно найти свидетельство того, что Гиббс, дожив до сорока трех лет, так и не научился получать удовольствие от традиционных развлечений: «Верховный комиссар завтра дает бал. Я терпеть не могу подобные мероприятия, и завтрашний вечер не принесет мне никакой радости».

Когда служба действующего представительства Верховного комиссара в Сибири закончилась, Гиббс отправился в Пекин, где стал работать секретарем в британском посольстве. Очевидно, в это время он всерьез раздумывал над тем, чтобы поступить на дипломатическую службу. Еще в ноябре 1919 года он написал письмо сэру Чарльзу Элиоту с просьбой дать ему рекомендации на пост консула. Однако Гиббсу пришлось проработать в Пекине совсем недолго, когда в его судьбе снова наметился поворот.

Сэр Чарльз Элиот предложил ему должность в Китайской морской таможне в Харбине. Это было не то престижное место, которое рассчитывал получить Гиббс. По словам одного из родственников, ему придется стать «помощником помощника». Однако Гиббсу понравилось это предложение. В Харбине ему суждено было провести двадцать лет жизни. В письме к тете Кейт Гиббс описывал свои первые яркие впечатления: «Китайцы повсюду, они больше похожи на муравьев, чем на людей. Но они так веселы и остроумны, так улыбчивы и приветливы, настолько понятливы и любознательны, что если ты остановился, то они сразу же тебя окружают и как бы тебя обволакивают, от чего по спине даже бегают мурашки». Гиббс обнаружил, что китайцы боятся фотокамеры. Как только он доставал ее, они со смехом разбегались в разные стороны.

В 1922 году в одном из русских магазинов Харбина Гиббс повстречал шестнадцатилетнего Георгия Павельева, который впоследствии стал его приемным сыном. Юноша работал в этом магазине, продавал вещи разорившихся белых русских. Георгий обратился к Гиббсу с просьбой дать ему работу в таможне. Через американского консула Гиббсу удалось найти Георгию место у американского скупщика необработанной пушнины.