Наставление в христианской вере, т.3 - [19]

Это легко увидеть в Писании, которое постоянно напоминает нам о Божьей любви, причём не только тогда, когда говорит о вечном спасении, но и когда упоминает о мирских благах. Именно поэтому Давид свидетельствует, что доброта Бога, которую принимает верующее сердце, сладостнее и желаннее самой жизни (Пс 62/63:4). Когда исполняются все наши желания, но мы не уверены, любит ли нас Бог или ненавидит, то наше счастье словно проклято и, значит, уже не является счастьем. Когда Бог одаривает нас отеческим взглядом, то даже наши беды уподобляются счастью, потому что начинают помогать в деле спасения. Поэтому св. Павел, назвав многие невзгоды, которые могут нас постигнуть, радуется, что они не способны отлучить нас от Божьей любви (Рим 8:35). Молитвы за верующих он всегда начинает с упоминания о благодати — источнике и начале всякого преуспеяния. Также и Давид противопоставляет всем страхам и тревогам, смущающим нас, милость Бога: «Если я пойду и

Прим перев.

долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною» (Пс 22/23:4). И наоборот, мы чувствуем, как тревожится наше сердце, если только оно не довольствуется Божьей милостью, не ищет в ней мира и покоя, не вспоминает слова пророка, которые должны запечатлены в них: «Блажен народ, у которого Господь есть Бог, — племя, которое Он избрал в наследие Себе» (Пс 32/33:12).

29. Основанием веры мы считаем полученное даром обетование, ибо в нём и состоит собственно вера. Хотя она полагает Бога истинным везде и во всём, повелевает Он или запрещает, обещает или угрожает, хотя она послушно принимает его повеления, соблюдает его запреты и страшится его угроз, всё-таки она восходит именно к обетованию, в нём утверждается и в нём получает своё завершение. Ибо вера ищет в Боге жизнь, которая не сводится к предписаниям или угрозам, но лишь к обещанию милости, данному даром. Обещания, чем-нибудь обусловленные, какие нам даются в земных делах, не обещают жизни, разве только когда мы ищем её в самих себе. Так что если мы не хотим, чтобы наша вера претыкалась и дрожала, нам следует опираться на то обетование спасения, которое даровано нам Господом добровольно, из чистой щедрости, более ввиду нашего ничтожества, нежели достоинства.

Поэтому апостол соотносит веру именно с Евангелием, которое он называет словом веры (Рим 10:8), и не уступает этого именования ни заповедям, ни обетованиям Закона. Ибо нет ничего, в чём могла бы утвердиться вера, кроме этого посланничества, которое происходит от великодушия Бога и которым Он примирил с Собою мир. Из этого вытекает соответствие между верой и Евангелием, о котором так часто говорит апостол. Например, что Евангелие дано ему, чтобы «покорять вере все народы», что «оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему», что «в нём открывается правда Божия от веры в веру» (Рим 1:5, 16-17). Здесь нет ничего удивительного. Поскольку Евангелие есть служение примирения людей с Богом (2 Кор 5:18), то нет другого достаточного свидетельства Божьего благоволения к нам, знания которого требовала бы вера13. Когда мы говорим, что вера должна основываться на данном даром обетовании, мы не отрицаем, что верующие принимают и почитают слово Божье на всяком месте; мы лишь говорим об обетовании милости как о подлинной цели веры. Верующие действительно должны считать Бога Судьёй, карающим злодеев, но в особенности они должны взирать на его великодушие, как об этом и сказано: Он благ и милосерд, долготерпелив, не скор на гнев, щедр и благ ко всем, и щедроты его во всех его делах (Пс 85/86:5; 102/103:8; 144/145:8-9).

Меня мало трогает то, о чём лают Пигийа и подобные ему псы. Они утверждают, что наложенные нами ограничения сводят веру лишь к одному из её элементов. Я признаю, как уже сказал ранееь, что общая цель веры — Божья истина, независимо от того, угрожает она или дарует благодать. Поэтому апостол и говорит, что Ной верою убоялся потопа до того, как он наступил (Евр 11:7). Из этого софисты делают вывод, что если вера вызывает у нас страх будущих наказаний, то, формулируя её определение, мы не должны исключать угрозы, которыми Бог предостерегает грешников. Однако они злоумышляют против нас и клевещут, будто мы утверждаем, что вера не должна видеть слово Божье везде и во всём. Мы настаиваем лишь на двух положениях: вера может утвердиться, только опираясь на данное даром обетование спарения; через веру мы становимся угодны Богу только в той степени, в какой она соединяет нас с Иисусом Христом.

В самом деле, эти два положения очень важны. Речь идёт о вере, которая отделяет детей Божьих от отверженных, верующих от неверующих. Если кто-либо не верит, что все Божьи повеления праведны и нет ни одной неосновательной угрозы, то можно ли такого человека назвать верующим? Каждый ответит, что нельзя. Не может быть никакой твёрдости в вере, если она не уповает на милосердие Бога.

С другой стороны, с какой целью мы рассуждаем о вере? Не для того ли, чтобы узнать путь к спасению? Но как спасает нас вера, если не благодаря тому, что через неё мы становимся членами тела Христова? Следовательно, давая определение веры, мы с полным основанием настаиваем на её основном действии и лишь затем добавляем признак, отделяющий верующих от неверующих. Короче, злобствующие люди могут лишь язвить по поводу нашего учения, если они не желают вместе с нами обвинить св. Павла, который называет Евангелие учением веры (Рим 10:8) и особо подчёркивает такое именование.