Насмешница - [23]

Дед поднимает указательный палец.

— Я специально подгадал время, чтобы было в точности как тогда. — Он смотрит на меня, и улыбка сбегает с его бескровных губ. — Джесси? Что-то не так?

Мне становится стыдно. Если я не в силах разобраться в собственных чувствах, могла бы хотя бы из уважения к старости притвориться, что я приятно поражена. Качаю головой, потом киваю. Черт! Только не нужно суетиться! — строго приказываю себе.

— Нет, ну что ты, — неестественно улыбаюсь я. — Все так… здорово… — Глупо смеюсь, смотрю на подруг.

На их лицах улыбки, но взгляды какие-то странные. Создается впечатление, что им известно намного больше, чем мне: обо всем этом празднике и даже о билетах во Флориду. Впрочем, я, наверное, преувеличиваю. Говорю же, мне давно кажется, что вокруг одни шпионы.

Пожимаю плечами, вновь глядя на деда.

— Просто слишком… неожиданно.

Он смеется.

— Так я и хотел удивить вас, ошеломить!

— У тебя это получилось, — говорю я. — Но почему ты решил нас отправить в путешествие именно в этом году? Ладно бы перед десяти- или пятилетием, но… — Спотыкаюсь. Говорить, не поведя бровью, «мы женаты всего восемь лет», не поворачивается язык.

Дед кивает, опять смеясь.

— Тянуть до десятилетия у меня не хватило бы терпения, а три года назад я еще не скопил достаточной суммы.

— Ты что же… целенаправленно копил деньги? Именно с этой целью? — спрашиваю я, чувствуя новый приступ стыда. Мне совестно и оттого, что я не умею получше прикинуться обрадованной. И оттого, что поспешила наломать дров, и оттого, что не знаю, чего мне хочется…

Дед с гордостью приподнимает голову. Волосы у него белые как снег, но до сих пор густые и лежат волнами.

— Да, представьте себе! Эта мысль пришла мне давно, где-то сразу после вашей свадьбы. Дело было вечером, вот здесь, у нас, только на заднем дворе. Ты, Джесси, в который раз рассказывала о красотах Флориды, и я вдруг подумал: надо будет сделать так, чтобы это маленькое чудо в их жизни повторилось спустя несколько лет.

Его слова так трогают меня, что я едва удерживаю слезы. Знал бы он! Душу наполняет отчаяние.

— Спасибо тебе, — выдавливаю из себя я, глядя на билеты, которые до сих пор лежат передо мной.

— Пожалуйста!

Со двора доносится звук подъезжающей машины. Дед вскакивает и торжественно объявляет:

— А это мой сюрприз всем вам. Не хочу оставаться в долгу!

Он снова поспешно уходит и возвращается с длинноволосым незнакомцем, который несет в руке гитару.

— Прошу любить и жаловать! Восходящая звезда Джереми Росс! — провозглашает дед.

Восходящая звезда поднимается на сцену, толкает коротенькую приветственную речь, поздравляет виновника торжества, садится на табурет и начинает играть и петь. Дед разворачивается к нему вполоборота и все поглядывает на нашу реакцию. Каково?

При любых других обстоятельствах я непременно вслушивалась бы в слова песен и по достоинству оценила бы низкий проникновенный голос певца. Но сейчас едва выдерживаю одну песню, в знак извинения киваю деду и поспешно выхожу.

Дедов задний дворик обнесен увитой плющом оградой. Когда я приходила в этот дом еще в качестве невесты Терри, мы с ним любили усесться на лавке перед простеньким деревянным столом и до полуночи строить планы на близкое и далекое будущее. Тогда нам обоим казалось, что неосуществимых желаний у нас, таких смышленых, настолько влюбленных друг в друга, просто не может быть. Дед, и правда предельно беззлобный, никогда в жизни не нарушал наших долгих отрадных бесед и ни разу не появлялся как снег на голову, когда, устав от болтовни, мы предавались пьянящим объятиям и поцелуям.

Сажусь на ту же самую скамейку и впервые с того дня, когда нас с Терри развели, ясно сознаю, что добровольно лишила себя наиболее дорогого, задушевного и ценного. Ворошить прошлое или гадать, что делать с билетами, совершенно нет сил. Наклоняю голову, прижимаю ладони к щекам и сижу так долго-долго.

Очнуться меня заставляют тихие шаги и встревоженный голос Каролины:

— Джесси?

Поднимаю голову и смотрю на подругу, безмолвно моля ее помочь мне. Она садится рядом и обнимает меня.

— Ну-ну. Ничего страшного не стряслось. Совершенно нет причин так мучиться.

— Кто тебе сказал, что я мучаюсь? — спрашиваю я глухим хрипловатым голосом.

— У тебя же на лице написано: мне так плохо, что хоть в петлю!

— В петлю? — переспрашиваю я, хмуря брови. — Странно. О петле я как-то еще не думала. А что? Мысль очень даже неплохая.

Каролина шлепает меня по плечу.

— Я тебе дам, неплохая. И думать забудь! — Она тяжело вздыхает и продолжает, глядя на курчавую траву у ограды: — Конечно, вышло нехорошо. И с картиной, и с этими билетами. Но, поверь, все действовали из самых что ни на есть светлых побуждений! — Она прикладывает руку к груди.

У меня возникает чувство, что есть в этом ее жесте нечто наигранное. Боже! Надо что-то с собой делать, не то скоро я родного отца начну подозревать в злостных замыслах.

— Я не могу с ним ехать! Это же абсурд! — восклицаю я, где-то радуясь, что мне наконец выдалась возможность по душам поговорить о Терри с близкой подругой. Увы, высказать то, что теснится в сердце, как это часто бывает, не получается. С уст слетают фразы, за которыми поневоле стремишься скрыть истинные чувства. — Нам больше не по пути, у нас теперь разные жизни! — Я говорю с большим убеждением, и от этого самой делается противно.