Наследство Пенмаров - [45]

– Вы слышали? – сказал кто-то, когда я появилась на Маркет-Джу-стрит в Пензансе, чтобы повидать юристов мужа. – Джон-Хенри Рослин… Вот что бывает, когда старый человек женится на легкомысленной молодой женщине… всего четыре года прошло, а он уже умер! Разрази меня гром, ей палец в рот не клади! Подумать только, Джон-Хенри Рослин, который столько лет был женат на той милой, почтенной женщине, вдруг взял в жены барменшу, которая годилась ему в дочери… а ведь мы все знаем, что значит быть барменшей в таком городе, как Сент-Ивс!

Казалось, даже юристы мужа разглядывали меня с похотливым интересом. Завещание хранилось у мистера Требарвы, старшего партнера в «Холмс, Холмс, Требарва и Холмс», самой большой конторе поверенных в Пензансе, но с мистером Требарвой в то утро, когда я пришла, был его помощник, молодой человек по имени Винсент. Когда приехали Джаред и Джосс, завещание было зачитано, и мистер Требарва, переводя нам юридические термины, пояснил, что именно муж сделал перед смертью.

Он полностью исключил Джареда из завещания; его маленький внук Абель, которому было два года, получил деньги, скот, землю и ферму, которую сдавали в аренду; впрочем, Джаред в качестве опекуна вместе с мистером Требарвой имел право распоряжаться наследством от имени ребенка до его совершеннолетия. Джосс получил золотые часы отца и двадцать пять фунтов. Что касается меня, мне был оставлен дом и ни копейки на жизнь и на поддержание построек, сада и огорода, которые были завещаны мне же, но не в пожизненное владение, а как поместье, наследуемое без ограничений. Я тут же поняла, что буду вынуждена продать наследство, в то время как Джаред, действуя от имени сына, будет вынужден его купить, если захочет получить обратно семейный дом. Муж сдержал слово и оставил дом мне, но так, что я лишена была возможности в нем жить.

– Так тому и быть, Джанна, – сказал Джаред, с трудом сдерживая гнев. – Мы оба наказаны. Называй свою цену, и, если она будет разумной, ты ее получишь. Мистер Требарва может оформить сделку и проследить, чтобы с юридической точки зрения все было правильно, а потом, получив деньги, ты сможешь купить себе маленький коттедж в Сент-Ивсе.

Как только он произнес слово «Сент-Ивс», я поняла, что не смогу уехать и не уеду с фермы. Она стала для меня домом – единственным настоящим домом за всю мою жизнь. Он дарил мне покой и безопасность, убежище после всех лет тяжких трудов и лишений, которые последовали после увольнения из замка Менерион. Дом был моим, я его любила, и никто, а уж Джаред и подавно, не отнимет его у меня.

– Я не продам его, – сказала я.

Последовала горькая и ожесточенная ссора, во время которой мистер Требарва безуспешно пытался выполнять роль посредника, а молодой Винсент выглядел подавленным и смущенным.

– Но у тебя нет денег! – вопил Джаред. – А если ты хочешь сводить концы с концами, тебе придется купить скот взамен того, что он оставил мне!

– У меня есть сбережения, – сказала я. Но это была ложь.

– Даже если ты купишь кур и коров, тебе все равно не свести концы с концами!

– Время покажет.

– Ну что ж, смотри! – кричал Джосс. – Мы тебя выживем!

– Молодой человек, нельзя же так разговаривать с дамой, – увещевал мистер Требарва, очень скандализованный подобной угрозой.

– Она не дама! – возразил Джосс, дрожа от ненависти. – Об этом известно всем в Сент-Ивсе!

И вышел из комнаты.

Вскоре ушли и мы с Джаредом. На улице он вновь попытался со мной торговаться, но я не стала его слушать и убежала к таверне, где Куллис, один из работников с фермы, ждал меня с двуколкой. Через час я вернулась на ферму, закрылась в небольшой комнатке позади гостиной, где хранила счета, и в отчаянии попыталась сообразить, откуда взять столь нужные мне деньги.

К ростовщикам я идти не смела, опасаясь, что не смогу выплачивать их проценты и потеряю крышу над головой. Я бы могла обратиться в банк, но подумала, что банкиры с презрением отнесутся к простой жене фермера, потому что остальные их клиенты были джентри или богатые торговцы.

Только тогда я дала волю мысли, которая все время пряталась в уголке моего сознания: я позволила себе подумать о Лоренсе Касталлаке.

Я была уверена в том, что он мне поможет, так же твердо, как и в том, что никто другой этого не сделает. Но мне предстояло написать письмо джентльмену, с которым была знакома только шапочно. Это было нарушением всяческих норм этикета, но я откинула эту деталь как несущественную. Этикет не имел значения, потому что Лоренс все поймет.

Итак, стараясь писать правильно, я попросила его зайти на ферму, чтобы дать мне совет по вопросу, который я хотела обсудить с ним как с джентльменом, имеющим положение в обществе и образование. Однако когда письмо было отправлено, мужество меня покинуло, а уверенность испарилась. Я только с ужасом думала: он не придет.

Но он пришел. Он появился, когда дождь ушел на восток и майское солнце заблестело на безоблачном голубом небе, а полевые цветы засияли на лужайке у реки. Он пришел днем, в один из тех долгих часов, которые обычно тянутся перед ужином. Я гладила, волосы мои были растрепаны, и на мне было поношенное черное платье и затертый фартук. Когда я открыла дверь и увидела его, он улыбнулся и снял, как всегда, шляпу. Мне не нужно было ничего говорить, потому что между нами уже давно все было сказано.