Наследство одной ведьмы - [3]

Говорят, у каждой не успокоившейся души есть невыполненное дело. У меня такого дела нет — или я его не знаю. Или знал, но забыл напрочь — мне нравится этот мир, и я не спешу его менять на что-то иное.

Про дела я слышал от людей — а много ли они разбираются в призраках? Думаю, поменьше призраков. Ведь приведения были людьми, а люди призраками — никогда. Во всяком случае, у всех моих знакомых призраков особых дел нет.

* * *

Много ли в городе наших? — спросите вы.

Призраков-то?…

Призраков, привидений, духов, фантомов?

Немного, но есть.

Я не буду рассказывать про всех, но несколько слов скажу.

Ночью пятого дня сентября на станции останавливается целый призрачный поезд. Его кондуктора злы и не пускают в вагоны посторонних, а билеты не продают ни в одной кассе. А в остальном — все как положено: из окон на нас смотрят пассажиры, впереди состава призрачный паровоз, которым управляют души машиниста и кочегара. В топке холодным синим светом бьется пламя, будто чье-то сердце. Машинист курит папироску и выглядывает в окно. Он будто смотрит на семафор, но семафора не вижу даже я. Наконец, он видит знак — дает гудок… Этот гудок слышат даже люди. Колеса раскручиваются, вместо дыма из трубы бьет туман, и поезд набирает скорость. Куда спешат они? Торопятся к отплытию Летучего Голландца, «Лузитании» или «Нормандии»?…

Еще бывает, посреди центральной площади вырастает церковь. Я узнавал — сто лет она действительно стояла на том месте. Двери храма закрыты и туда не могут войти даже приведенья. До утра слышно пенье, всю ночь идет служба, а к утру ветер рвет призрак на части.

От центральной площади к сортировочной идет узенькая улочка. В доме, где жил митрополит, сейчас собес. Те, кто работают в здании, клянутся, что иногда слышно шаги расстрелянного митрополита. Но это не так. Призрак там действительно есть, но это приведенье монастырской кухарки. Она и митрополит были примерно одинакового сложения, потому их шаги и путали. Женщиной она была спокойной и больше всего на свете любит спать — так она проспала свою смерть и последнее причастие.

В старом водонапорной башне живет призрак вовкулака-оборотня. Мы знакомы, но особо не общаемся. С ним невозможно говорить — он постоянно воет и теряет человеческий облик.

* * *

После смерти профессор а я опять остался один.

С иными привидениями общался я редко — город был слишком велик, чтоб пересекались наши интересы и дороги.

Я часто слушал чужие разговоры, но сам почти не разговаривал? Да и с кем? Только с собой.

Чем заняться одинокому призраку в городе живых?

Всезнающие люди говорят: перво-наперво мужчина-невидимка должен сходить в женскую баню.

Нет, я умер молодым, да и восемьдесят лет для призрака — совершенно детский возраст…

Ну сходил я туда пару раз… И что дальше?… Что мне делать с этим богатством.

Гораздо интересней оказалось ходить в кино и в театры. За свою жизнь, я вероятно не пропустил ни одной премьеры. И не только премьеры. И не только в этом городе — иногда я проводил в пути дни, пролетал тысячи километров, чтоб посетить то или иное представление.

Однажды самолет со мной разбился. В тот день появилось пять новых призраков. Но я был им совершенно чужим.

Часто я появлялся в библиотеке, читал книги, журналы и газеты из-за чужого плеча.

Иногда я появлялся там и ночью, включал светильник — на это меня хватало. И затем договаривался со сквозняком, чтоб он листал для меня страницы. Договориться с ним очень просто — мы же с ним говорим на одном языке.

И если вдруг на запотевшем стекле проступают буквы — знайте, это вам пишу я.

Зачем?

Да просто так. Когда живешь вечно, самая большая проблема — это скука. Не ищите особого смысла в моих посланиях.

Он неизвестен даже мне.

* * *

А затем появилась она.

Хотя нет, сначала в институте появились компьютера.

Безусловно, нечто иное было и раньше — огромные коробки размером в полкомнаты, с маленькими зелеными мониторами. Но работали они крайне невнятно и медленно, ломались по малейшему поводу и без оного.

Но вот пришли иные времена, от ветра перемен проржавел и рассыпался железный занавес.

Вместо одного институтского вычислительного центра, компьютера стали появляться то в одной то в другой лаборатории. Как всегда, чуда не хватало на всех, и часто студенты оставались на ночь, расписывали дежурства.

Даже заполночь коридоры наполняли звуки и свет. Студенты выходили курить, пытались прогнать сон шутками, чаем без сахара, громкой музыкой.

Не скажу, что я злился на них — мне не составляло труда найти вовсе тихий уголок. Напротив, они как-то разнообразили мне жизнь, с ними легче переносилась бессонница.

Но все же сон оказывался сильней их — мало кто выдерживал всю ночь. И часам к пяти спали все — на стульях, столах.

Контингент был все больше мужским, но это не было абсолютным правилом.

Я просто шел по своим делам — хотя, какие дела могут быть у призрака. Я выспался за всю свою земную жизнь и на сто лет вперед и потому мучался бессонницей. Гулял корпусами, переходами. Гонял консервную банку с блохастым котенком. Когда время повернуло к утру, я отправился встречать рассвет на крышу общежитий.