Наследство дядюшки Питера - [45]
— Человек за бортом! — первым замечает Сергей и бросается к штурвалу. Но старый Гофман уже заметил черноволосую голову, ныряющую рядом с пузырящейся плащ-палаткой.
Перегнувшись через борт, Сергей протягивает руку.
— Держись! Да брось ты это свое добро! — сердится он, видя, что черноволосый все цепляется за плащ-палатку. — Давай обе руки!
Но тут налетевшая волна захлестывает катер. Суденышко кренится на левый борт, вот-вот оно перевернется кверху килем! Молниеносным движением старый Гофман перекладывает руль, катер выравнивается, взлетает на следующий гребень. Оглянувшись, Сергей уже не видит пловца. Все происходит мгновенно. Повинуясь внезапному порыву, он сбрасывает шинель, прыгает за борт и широкими «саженками» прокладывает себе путь в ледяной воде. Впереди мелькнула и тут же скрылась чья-то рука. Сергей делает еще рывок, пальцы под водой намертво впиваются в растрепанную шевелюру. Непонятный зеленый сверток еще болтается на воде. Теперь видно, что он засунут в красно-белый обод спасательного круга. Сергей с усилием выбрасывает свободную правую руку, хватается за шнур, левой приподнимает над водой голову незнакомца. Это все тот же, черноголовый. Лицо посинело, глаза дико вытаращены. Отплевываясь от соленых брызг, он жадно ловит воздух широко открытым ртом. Сергей оглядывается. Катер, развернувшись, снова приближается к месту аварии.
— Держись! — прямо в искаженное отчаянием лицо орет Сергей, глазами указывая на шнур спасательного круга.
— Кан нихт! Форлясс!..[14] — шепчет тот и выбрасывает из воды омертвевшие, скрюченные пальцы.
— А, черт… — Изловчившись, Сергей перехватывает немца за пояс, выталкивает на полузатонувший круг. Катер уже рядом. Чьи-то руки за шиворот тянут черноволосого вверх. Вовремя! Сергей чувствует, что пальцы его уже немеют…
— Давайте, Ивлев!
Дружеские руки подхватывают и его, осторожно опускают на разостланную шинель. Другую, с лейтенантскими погонами, набрасывают на него сверху. Сергей хочет отказаться, поблагодарить, но язык не слушается. Зато зубы работают вовсю! Их стук, кажется, заглушает рокот мотора…
— Пейте, Ивлев! — Шильников подносит фляжку к его губам. Кто бы подумал, что у этого майора может найтись такое! Впрочем, теперь Шильников его уже ничем не удивит.
Немного придя в себя, Сергей ищет взглядом того, черноволосого. Он сидит напротив, вода потоками стекает с матросского черного костюма.
— Развяжите, — указывая на умело, пузырем стянутую плащ-палатку, по-немецки говорит он. — Янки очень дорожил этим. Я выхватил у него в последний момент.
— Как затонул ваш катер? — не трогаясь с места, тоже по-немецки спрашивает майор, протягивая черноволосому фляжку.
Тот отбрасывает с глаз слипшиеся волосы, делает несколько больших глотков.
— Когда самолет дал предупредительную очередь, эсэсовец сказал: «Вперед! Удача или смерть!» А я решил: «Лучше жизнь!» Внезапный поворот штурвала — и все! Эти господа не привыкли купаться в марте…
Черноволосый делает еще глоток. Его бьет дрожь. Старый Гофман молча протягивает ему свою кожанку.
— Я бы не сделал этого, — говорит черноволосый, вызывающе глядя на майора. — Я бы никогда не сделал этого. Остался бы с ними до самого конца… Но случай открыл мне глаза. Они продались американцам… «Последние рыцари гибнущего райха…» Как бы не так! Трусливые и продажные крысы — вот они кто!..
— Поздновато ты это понял, мальчик, — замечает старый моряк.
Черноволосый отвечает Гофману хмурым взглядом.
— И еще… — совсем тихо говорит он, устало откидывая голову на кормовую банку. — Не хотелось мне, чтоб моего сынишку звали «ребенком фюрера».
Наступает молчание. Догадливый пилот бомбардировщика, улетая на аэродром, повесил вторую «лампу» над самым устьем, и «Альбатрос» уверенно держит курс к пологим, утопающим в пронзительно белом свете берегам. В кильватере режет волны катер капитана Цапли.
Склонившись над плащ-палаткой, Шильников терпеливо разминает крепко стягивающие ее узлы.
— Смотри, Пауль, — внезапно говорит старый моряк, указывая черноволосому на дыбящиеся кругом, могучие, увенчанные седыми гребнями волны. — Ветер давно уж утих, а море успокоится не скоро. Так и народ. Не просто разгневить его, но когда чаша переполнена…
— Зачем вы здесь? — угрюмо перебивает его Пауль. — Зачем на этом катере, с ними?
— Э-хе-хе, — горестно качает головой старый моряк. — Не весь угар еще вылетел из твоей башки, парень. Для чего я здесь? Да для того, чтоб внуку моему не покалечили жизнь новые фюреры и фюрерята! Для того, чтоб коричневая чума не коснулась больше моей земли! Ради этого, полагаю, стоит пустить ко дну старую калошу с тремя крысами да выкупать в холодной воде замороченного юнца…
— Если я замороченный юнец, — вскидывается Пауль, — то вы… вы…
— Ни черта не выходит, — будничным голосом произносит Шильников, и молодой немец сразу затихает. — Узел разбух в воде. Дайте ваш нож, Ивлев.
Сергей машинально протягивает нож майору, Сейчас он не может оторвать взгляда от этой пары — старика и юноши. Вот она, жизнь, казавшаяся столь необычной, чужой. Такие же люди, такие же чувства… И сколько пришлось выдержать, сколько горя перенести им, труженикам этой земли! Вовремя же мы пришли сюда. Ведь даже из этого «замороченного» Пауля наверняка еще можно сделать человека!
