Наследство - [15]

Жаль, она не знала, что за птица так протяжно кричит, а та вот будто жалуется. Ну и характер у нее! А эта о чем-то вроде спрашивает, чего-то допытывается.

Какое-то смутное чувство охватило Надю, когда она подумала о птицах. Но вот впереди между деревьями затемнели домики. Больница! И чувство это рассеялось, и птичий гомон как бы погас. «А близко от разъезда. Хорошо!»

Все сегодня нравилось ей: и поездка в вагоне через северные хвойные леса, не мрачные, как обычно, а веселые, через поля ржи в цвету, через предсенокосные луга. И маленький деревянный вокзальчик, свежепокрашенный желтой охрой, понравился, и эта дорога до больницы, и вот эти первые дома ее, срубленные из толстых и ровных стволов. Они заматерели с годами и даже не потеряли своего прежнего золотистого цвета. Большая поляна, которую окружали больничные строения, сияла под солнцем яркой зеленью.

Справа, за домами, стоял хлев с небольшой оградой, крытый соломой. Пегая кляча паслась на лужайке. У телеги с поднятыми оглоблями возился молодой однорукий мужчина (должно быть, конюх), левый рукав его застиранной гимнастерки болтался. Прижимая хомут плечом к передку телеги, конюх расправлял засохший гуж. Увидев подходившую женщину в военной форме, но без погон, конюх распрямился, сунул пустой рукав под ремень. Был он бравого вида, не смотри, что инвалид, черный кудрявый чуб прикрывал правый висок. Лицо худое, с дерзкими глазами. Звали его Василий, а по прозвищу Казак. Отвечал он охотно, то и дело изучающе поглядывая на женщину, которой так к лицу военная строгая форма. Он уже догадывался, что она военный врач, но не мог сообразить, зачем пожаловала. Правда, давно ждут замену главному. Бедного Михаила Клавдиевича опять свалил радикулит. Да и пожалеть его пора: за войну настрадался старикан.

Надя тут же узнала от Васи-Казака историю Михаила Клавдиевича и удивилась тому, что Цепков ничего не сказал о нем, да и вообще он даже не заикнулся, что в Теплых Двориках есть главный врач. Странно…

А история, о которой знали по всей округе, была такая… Михаил Клавдиевич Топчин приехал в Новоград из Москвы в конце сорок третьего года, когда из столицы уже не эвакуировались, а возвращались в нее. В облздраве не сразу поняли, зачем пожаловал к ним старик, который и сам-то без посторонней помощи едва мог обходиться. Наконец все же выяснили: он приехал вместо своей дочери, молодого врача, которая была направлена в Новоград отрабатывать положенное после института. Тут вспомнилась Маргарита Михайловна Топчина, по поводу которой в Москву было сделано несколько запросов. И вот явился ее папаша… Не стали старика огорчать: пусть работает.

Название больницы «Теплые Дворики» обмануло его, потом он раскаивался, что приехал в самый северный район области.

— В болезнях разбирается, а в жизни — нет, — закончил рассказ конюх, то и дело пытливо поглядывая на женщину в военном мундире, присевшую на край телеги. — Он, как ребенок, все ждет, пока ему поднесут. Вот и жили без лекарств и дров. Больные — без овощей, а мой коняга — без овса. А вы сменить его? Ждет давно, измаялся, бедняга. Со стороны поглядеть — жалко.

Конюх показал квартиру главного врача, и Надя постучала в дверь. Услышав сердитое: «Кто там?», дернула за скобу, подумав: «Что же, Михаил Клавдиевич, вы доброволец, я вроде тоже…»

В комнате, куда она вошла, после яркого солнца показалось темно, глаза никак не могли привыкнуть, и какое-то время она стояла как слепая. Но вот стали появляться один предмет за другим: стол, прикрытый газетой, стулья, кочерга на полу у печки, лежанка. На лежанке человек, лицом к стене. Повернулся, кряхтя и охая, и Надя увидела старика. Он был худ, голый череп отливал желтизной, в больших кофейного цвета глазах стояли боль и грусть.

— Я болен, не принимаю. Можете без меня обойтись? Хотя бы один человек мог без меня обойтись… И как вы тут жить станете, когда я уеду?

Надю это рассмешило: ох, какой тут, оказывается, лес-пой бог и царь, что без него все остановится, погибнет. Ну и ну!

— Я доктор Сурнина, — представилась Надя, — приехала сменить вас…

Она всего могла ожидать: старик по-молодому, забыв о болезни, вскочит, бросится к ней на шею: «Миленькая, я так вас ждал!» Или стиснет руку, и молчаливые слезы покатятся из его глаз. Или что-то еще в этом роде. Но ничего такого не произошло. Михаил Клавдиевич оглядел Надю и с сомнением спросил:

— У вас приказ? Или вы только познакомиться?

— Познакомиться… Но считайте: приказ.

— Все приезжают без приказа или так только говорят. Так что я уже научен, девушка…

— Меня зовут Надежда Игнатьевна.

Михаил Клавдиевич минуту помолчал, глядя на нее и стараясь понять, что скрывается за этим ее внезапным построжанием, такой резкой переменой в настроении. Неудачница, которая недовольство собой вымещает на других? Патриотка, вдруг понявшая, куда ее привела жажда подвига? Но этот твердый голос… И Михаил Клавдиевич, всегда знавший, что за твердым голосом скрывается воля, а стало быть, и власть над людьми, вдруг осекся и заговорил торопливо, словно боясь, что она повернется и уйдет, как было уже с двумя другими, приезжавшими сменить его: