Наследники Тимура - [3]
В вагон с передней площадки вошла женщина с ребенком и тучный, опирающийся на палку, инвалид.
Аня поднялась и бочком, стараясь их не толкать, прошла на площадку.
Марфа Степановна закрыла автоматические двери, дала предупредительный звонок и повела трамвай к Сенной площади.
«Странно, что она ничего не сказала о своей дочке! Что с Людой? — думала Аня. — Спрошу на следующей остановке непременно».
Им удалось поговорить только на углу Невского и Садовой. Здесь, на самом оживленном перекрестке Ленинграда, всегда большая посадка. Аня воспользовалась этим и осторожно спросила:
— Ну, как Люда?
Марфа Степановна удивилась:
— А что Люда? Ты же встречаешься с ней в школе каждый день…
— Вообще-то каждый, — согласилась Аня. — А только последние три дня я ведь ее не видела…
— Что так? Ты прихворнула? — спросила Марфа Степановна, искоса поглядывая на огонек светофора. Но там все еще горел красный свет.
— Нет, я здорова, — ответила Аня. — А что с Людой?
— Тьфу-тьфу, не сглазить, в этом году она держится молодцом.
Ане надо было выходить. Трамвай ежесекундно мог отправиться дальше. Но нельзя же оставить неоконченным этот непонятный для нее разговор.
Выходили последние пассажиры. Аня заторопилась.
— Значит, Люда здорова? Почему же она не ходит в школу?
— Как не ходит? Что ты такое говоришь? — обеспокоенно спросила Марфа Степановна.
— Третий день ее нет в классе… с понедельника, — сказала Аня и почувствовала, как от волнения прилила кровь к ее лицу.
Кондуктор дал сигнальный звонок, извещая о том, что посадка закончена. На той стороне улицы загорелся зеленый глаз светофора. Загудели машины, затрещали звонки стоявших сзади трамваев.
— Зайди вечером к нам, — торопливо бросила Марфа Степановна, нахмурив брови. — Я тебя очень прошу, — хоть на несколько минут.
Аня едва успела выскочить, как за ней захлопнулись автоматические двери.
Трамвайный поезд маршрута № 14 шел по самым многолюдным, оживленным магистралям города. Наступил так называемый «час пик», когда сотни тысяч людей, окончив работу, выходили на улицы, садились в трамваи, троллейбусы, автобусы, спешили домой. Надо было сосредоточить все свое внимание, чтобы искусно вести два тяжелых вагона в этом торопливом потоке людей и машин. Но Марфу Степановну беспокоили мысли о дочери: «Где же она бывает? Почему не ходит в школу? Что случилось?» Она не могла не думать об этом без волнения и тревоги. Но она неотрывно смотрела на потемневшую, залитую дождем улицу, на далекие и близкие огни светофоров, на торопливые фигуры людей, перебегавших рельсы. Взгляд Марфы Степановны был сосредоточенно-напряженным, как на той ее фотографии, что украшает Доску почета. Только маленькая рука в кожаной перчатке, лежавшая на рычаге управления, была сегодня не так крепка, как всегда, и пальцы этой руки слегка дрожали.
Хмурое утро
Даже тот, кто не был никогда в Ленинграде, знает, что этот город поразительно красив. И не важно, — розовеют ли над ним светлые сумерки белых ночей, или несутся свинцовые тучи, подгоняемые сырыми ветрами Балтики, — он все равно красив! Всегда! Даже в это хмурое утро, завешенное туманной кисеей холодного, моросящего дождя.
Дождь идет уже третьи сутки, приводя в отчаяние приезжих. Они зябко жмутся к стенам домов, пытаются переждать непогоду под железными козырьками подъездов. Наивные мечты и надежды! Они неосуществимы под осенним ленинградским небом. Надо шагать вместе со всеми, не обращая никакого внимания. Вот молодой человек в небрежной позе прислонился к фонарю и спокойно, как ни в чем не бывало, читает мокрую, порыжевшую газету. А там — двое старичков, стоя на тротуаре, ведут неторопливую беседу, шутят, посмеиваются, курят. Это типичные ленинградцы-старожилы. А вот девочка. Она идет медленно, будто прогуливаясь, помахивая школьным портфелем. Это Люда Савченко. У нее вид человека, которому абсолютно нечего делать. Она останавливается и смотрит на противоположный дом. Там школа. Ее подъезды пусты. Ребята давно в классах. Что же делает Люда Савченко на мокрой и холодной осенней улице в этот час, когда ее подружки сидят за партами, на уроках? Она делает то, что делала вчера и позавчера и три дня назад, — она ничего не делает.
Люда Савченко была способной, сообразительной девочкой. У нее были ловкие на всякое рукоделие руки. В этом кропотливом женском ремесле ей не надо было, как другим, допытываться: «Как и почему?». Она быстро схватывала то, что казалось ее сверстницам премудростью. Но у нее не хватало терпения и трудолюбия довести до конца хотя бы одну работу.
Она рано научилась владеть иглой. Ей захотелось перешить всем своим куклам платья. Но не хватало терпения распороть их одежду по шву. Она разрезала ножницами и сшила своей самой любимой «спящей красавице» блузку с одним рукавом и без ворота. Все остальные остались на всю жизнь без нарядов. Она бралась сразу за несколько дел и ни одно из них не доводила до завершения. У нее были свои соблазнительные страсти и увлечения, не требующие никакого напряжения ума, никакой настойчивости. Она могла смотреть фильмы часами, забывая обо всем на свете. А когда у соседей по квартире появился телевизор, — Люда не пропускала ни одной передачи. Если в этот день мать была свободна от работы и напоминала дочери об уроках, Люда нетерпеливо перебивала ее:
