Наследники - [12]

– Что ты все косишься на него? – спросила теща. – Как наша «гурманка» отнесется к тому, что сыночек сбросил лишние килограммы, понятно. Впадет в истерику, и вой будет стоять – уши зажимай. Но ты-то сам? Что про сына своего думаешь?

– Он похож на спортсмена.

– До настоящего спортсмена ему, пожалуй, еще далеко.

– Я не про достижения. У нас был один офицер, после института, два года служил. Маленький, корявенький – ничего особенного. Съездил в отпуск, вернулся – не узнать. Грудь колесом, ходит-светится. Спрашиваем: женился, девушку завел, наследство получил? На все ответ – «нет» и хитрая улыбочка. Потом узнали – он в отпуске участвовал в открытом московском международном марафоне, обошел всех чемпионов и занял первое место.

– Я не поняла: это сравнение – в пользу Эдику или в укор?

– Сам не знаю. Непривычно: вдруг вместо маленького слабого сына самодовольный парнишка.

– Ты определись, потому что без твоей поддержки Эдику трудно будет противостоять Клариному натиску. Она ведь обязательно попытается снова превратить его в покорный жиртрест. Виталий! Все очень просто, отбрось интеллигентские рефлексии. Скажи себе: «Я уважаю своего сына!» А еще лучше – скажи ему это лично.

На обратном пути отец и сын на несколько дней остановились в Ленинграде.

Бабушка Марфа всплеснула руками:

– Эдюлечка! Ты ли это?

– Я, но уже не Эдюлечка. Эдуард, можно просто Эдик.

Еще до встречи с бабушкой Марфой он увиделся с сестрой Татьянкой, Соней и Маней. Раньше, когда девочки называли его Эдюлечка (или Пупсик), он слышал в их голосах насмешку, очень обидную.

– Ну, ты даешь! – восхитилась Татьянка.

– Это уже не Эдюлечка, – покивала Соня.

– Эдуард в чистом виде, – подтвердила Маня.

– Попрошу не принижать моего родного брата! – сказала Таня. – Эдуардище!

Бабушка Марфа тоже не скупилась на похвалы:

– Какой рослый! Стройный! Не узнать! Тебе ж только в ноябре двенадцать, а все шестнадцать можно дать.

– Прям как сибиряк? – смеялся польщенный Эдик.

Он очень хотел услышать это определение. Наивысшее. В ленинградской семье, в ядре их рода, у бабушки Марфы так называли только достойных пацанов. Потом, после восемнадцати, после совершеннолетия можно было получить особо ценное: «могутный мужик». Могутный – это хорошая физическая выправка плюс правильный характер.

– Чисто сибирский парень, – подтвердила бабушка Марфа.

Он чуть не заплакал от радости. И захотелось выплеснуть, что знает, как она, бабушка Марфа, рожала дядю Митю. Удержался. Не стерпел бы – навеки «могутного» не заработал, приведя бабушку Марфу в ужас. Потому что замечательная бабушка Марфа – это не мировая во всех отношениях бабушка Нюраня, которая внушила строго-настрого, что врачебная тайна – святее всех тайн.

Он бабушке Нюране как-то сказал, что тоже хочет стать врачом.

Она хитро сощурилась и заговорщицки зашептала, как сказительница из радиопостановки:

– Всем Туркам в Сибири приписывали силу лекарскую, волшебного предсказания. Твои прапрабабка, прабабка, мать моя Анфиса Ивановна, да и я, грешным делом, – еще тише забормотала, – могли взять больного за руку или провести ладонью по телу… И… И чувствовали ответ: жив ли будет, умрет ли… Положи свою ручку на мою ладонь. Что чувствуешь?

Он ничего кроме теплоты не чувствовал. Бабушкина ладонь, большая, костистая, белесая, с тонкой, прозрачной от частого мытья кожей, со вспухшими кореньями синеньких вен ничего ему не говорила.

– Ну? – поторопила бабушка.

– Подожди, я слушаю!

– Прыщ, – подсказала бабушка Нюраня, – фурункул или даже карбункул, где у меня вскочил?

Он тужился, хмурил брови, поджимал губы.

– Дурашка! – расхохоталась бабушка, вырвала руку и щелкнула его по лбу.

– У тебя нет прыщей и карбункулов!

– Конечно, нет! И нет никаких фантастических предчувствий, интуиций без знаний и опыта, без многих лет упорной учебы. И врачом тебе становиться не обязательно! Ты будешь жить и выбирать. Стать физиком, как дядя Василий, биологом, как дядя Егор, режиссером, как дядя Степан, художником, как дядя Митя, военным, как твой отец. Кем угодно! Спасибо нашей великой советской власти! Без нее я бы доила коров и падала от изнеможения, когда осенние дожди заливают конопляное поле, а надо собрать урожай. Выбор – это свобода!

– Я выберу медицину, – стоял на своем Эдик. – И буду лечить детей.

– Толстых? От ожирения? – подсказала бабушка.

– От нарушения обмена веществ, – вернул ей внук выражение, которое она употребляла, когда в начале курских каникул водила его по разным врачам-специалистам.

Эдик с отцом нечаянно подслушали, как бабушка Марфа восхищалась преображением Эдика в разговоре с мужем:

– Нюраня, наша умница! Како сотворила со внуком!

– Если бы мальчик сам не хотел измениться, – ответил Александр Павлович, – был рохлей, в отца, то «наша Нюраня» ничего бы не добилась. А пацан стоящий.

Отец Эдика, услышав нелицеприятную характеристику, покраснел, стушевался.

Эдик повернулся к нему:

– Папа, это неправда! Ты не рохля. Я уверен, что если бы ты воевал, то совершил бы много подвигов. Ты говорил, что играл раньше в футбол и хоккей. Потренируешь меня, чтобы не выходить на поле совсем уж неумехой? И еще хочу продолжить занятия боксом, но секция только для солдат и военнослужащих. Договоришься, чтобы для мальчишек организовали? Многие ребята захотят, мне кажется.