Наследники Фауста - [43]

— Нет, ничем. Как он мог бы? — спокойно ответил господин Вагнер.

Глава 7

Служить ему оказалось сущим мучением. Ни разу мне не удалось услышать приказания от моего господина. «Как вам проще, Мария, не утруждайте себя» — и только. Первое время я беспокоилась, станет ли он есть мою стряпню: тетушка Лизбет всегда закупала припасы на медные деньги, и я умела готовить бобовую похлебку без мяса, но не мясо без бобов. Однако же ел и даже хвалил — то ли из вежливости, то ли с голоду.

Что до дома — я не стремилась повторить подвиг Геркулеса, вычистив за один день эти конюшни, но делала, что в моих силах. Связка ключей на поясе преисполнила меня важности, несмотря даже на то, что ключей в связке было куда меньше, чем запертых комнат, сундуков и ларей. Подвернув рукава и прикрыв свое старое платье большим фартуком, бурые пятна на котором были оставлены препаратами покрепче уксуса, я медленно продвигалась от каморок и чуланов, предназначенных хозяйству и слугам, к парадным комнатам. Не скажу, что моими усилиями дом стал похож на человеческое жилье — слишком мало было двух рук для этого заброшенного замка, — но кухня стала похожей на кухню, и я уже не оглядывалась в растерянности: как готовить, в чем и из чего?..

Колодец был на заднем дворе, на рынке я купила коромысло с цепями и сама носила воду. Господин Вагнер попытался было сам исполнить эту работу, но я его отогнала, вопросив сурово: не хочет ли он меня выдать, и где это видано, чтобы больной хозяин при здоровой служанке таскал ведра?! На другой день он со мной поквитался. Я позабыла сказать, что в кухне под потолком висела итальянская лампа. Проку от нее было не больше, чем от водопровода: цепь, к которой ее подвесил мастер, застряла в механизме, и лампу нельзя было опустить, чтобы залить масло. Теперь мой хозяин взгромоздил табурет на стол, сам влез на эту шаткую опору и клещами что-то разгибал в блоке, через который была продернута цепь.

— Господин Вагнер! Ну для чего вы…

— Цепь застряла, кто-то потянул слишком сильно, — отвечал он с высоты. На рукавах его рубахи висели клочья промасленной паутины. — Тут кольцо разымается, придется ее снять.

— Да пропади она пропадом, пусть бы висела где висит! — вскричала я в ужасе. — Лето на дворе, день долгий, да есть ведь и свечи!

— Вы не должны работать при свече, — невозмутимо ответил он. — Это губит глаза, можете мне поверить… Ага, есть! — Он подхватил лампу, швырнул клещи вниз, на сброшенную мантию и, упершись ладонью в табурет, спрыгнул на пол с лампой в руках. Вид у него был весьма довольный. — Вот. Если пожелаете, можете ее почистить, а я пока поправлю цепь.

— Конечно, дайте ее скорей. — Руки господина Вагнера были перепачканы копотью и зеленым окислом, и я устыдилась, что плохо служу ему. — Что же вы не сказали мне, я бы наняла кого… Ну как это можно, чтобы ученый господин занимался таким делом!

— Отчего нет? — весело возразил он. — Про нас сказано — «отдых в лаборатории имеют, пальцы в угли и отбросы и всякую грязь суют, а не в кольца золотые…»

— «И подобны кузнецам и угольщикам закопченным»? — Обмирая от собственной дерзости, я показала свою ладонь, черную, как донце кастрюли, которую недавно чистила.

— Вы читали его? — спросил мой господин с восхищением.

— Немного. — Я почувствовала, что улыбаюсь и краснею. Общая книга — все равно что общая родня. Особенно если эту книгу другие считают пустым измышлением.

— И вам понравилось?

— Я была поражена — так вернее.

— Я очень его люблю.

— Я тоже, — призналась я, мысленно вознося горячую благодарность господину Майеру за то, что он позволил мне прочесть Парацельса, хоть и полагал его сбившимся с пути бедолагой, который из хорошего медика сам сделался больным. Вот и выпал случай доказать господину Вагнеру, что я не вовсе дурочка и смогу хоть немного помочь ему в борьбе с нечистыми духами.

Только вечером этого дня меня осенило: слепое пятно исчезло из моей памяти. Точные цитаты приходили на ум легко, как прежде, более не отказываясь повиноваться.

Магия — магией и медицина медициной, но каждое воскресенье мы оба, господин и служанка, прилежно следовали в церковь, как и все, кто жил на нашей улице. Правду сказать, не одни соседские служанки, но и я сама украдкой косилась на своего господина: крестится ли? Благочестивый и скромный его вид, неподдельное внимание к проповеднику успокаивали меня, не знаю, как других. Однажды я набралась храбрости и спросила господина Вагнера, отчего он не поет вместе со всеми. Вместо ответа я получила вопрос: знаю ли я, кого даже в церкви бьют. Я не знала. Оказалось — не имеющих слуха.

Просторная комната с пятью окнами, выходящими в галерею, сделалась столовой, по присутствию в ней стола. Зеленая мгла разросшегося сада лежала на грязных стеклах — я вымыла их, но лишь снизу, докуда смогла достать. Сама я, как подобает прислуге, устроилась в закутке между кухней и сенями, но читала в маленькой комнате наверху, смежной с библиотекой — ибо Марта весьма удивилась бы, увидев в моей каморке книги и манускрипты, а она исправно продолжала навещать Серый Дом. Одно из окон в той комнате было цветным, витражным, как в соборе, и когда я поднимала глаза от рукописи, то видела вместо неба чудесное сияние красок: густую синеву реки, изумрудную зелень одежды рыцаря, стоящего в ладье, золото его волос и пламенный цвет зубчатых стен замка.