Наследник - [19]

В городе Мехико есть четыре вещи, которые стоит увидеть, — женщины, наряды, лошади и экипажи. Я слышал об этом много раз, но теперь понял, что это не досужие россказни. Правда, вся эта показуха и пышность не обязательно свидетельствовали о хорошем воспитании.

Матео, который и сам был не прочь покрасоваться, говорил, что каждый сапожник, обзаведшийся подмастерьем, или погонщик, разжившийся полдюжиной мулов, готовы поклясться, что они происходят из знатного испанского рода. Послушать местных жителей, так буквально у всякого в жилах течёт кровь конкистадоров, просто теперь фортуна ему изменила и его плащ поизносился, однако этого человека всё равно нужно почтительно именовать «дон», а его напыщенный вид следует признавать за светские манеры. Будь это правдой, смеялся Матео, «знатных грандов» в Новой Испании набралось бы чуть ли не больше, чем благородных семейств на всём Иберийском полуострове.

Монахи потели в серых, чёрных и коричневых рясах, в то время как разряженные в пух и прах кабальеро расхаживали с надменным видом в больших шляпах с плюмажами и с отполированными шпагами, рукояти которых, в ознаменование высокого положения их владельцев, были отделаны серебром и усыпаны жемчугом. Дамы в пышных кринолинах и белых нижних юбках, с лицами, покрытыми французской пудрой, и губами, накрашенными ярко-красной помадой, осторожно ступали по камням мостовой в туфельках на высоких каблуках, сопровождаемые пажами, державшими над ними шёлковые зонтики, чтобы укрыть нежные лица своих хозяек от солнца.

Громыхали тяжёлые скрипучие подводы, мычали упряжные быки, ревели ослы, чертыхались (вряд ли кто может сравниться с ними в знании бесчисленных ругательств) погонщики мулов.

Морщинистые старухи торговали сочившимися подливкой тортильями, мулаты предлагали ошкуренные папайи на палочке, жалобно завывали жадные léperos, выпрашивавшие милостыню. Будь прокляты их воровские душонки! Почему они не работают, как честные люди? Например, как я?

Однако по мере углубления в город всё ощутимее становились не самые приятные запахи, и я понял, что такие красивые, если любоваться ими издали, каналы по сути представляют собой открытые сточные трубы, зачастую наполненные отходами и бог знает чем — об истинной природе их содержимого мне даже не хотелось догадываться Лодочникам приходилось искусно лавировать в своих каноэ среди всякой дряни, но меня это не смущало, пусть даже по каналам текла бы кипящая лава. Я так долго нюхал только сено и навоз, что вонь большого города казалась мне благоуханием.

Подобно героям арабских сказок, я нашёл среди знойных земель зелёный оазис, рай Аллаха на земле. Я принялся было делиться с Хоакином своими соображениями об Аллахе и его саде, но быстро прикусил язык. Я и так уже согрешил, упомянув еретические арабские сказки. Если с моего языка слетит очередное богохульство, то, боюсь, мне придётся вдыхать запах застенков святой инквизиции, который вряд ли меня порадует. Мы пересекли главную площадь. По обе её стороны тянулись крытые галереи, укрывавшие от солнца или дождя купцов и покупателей. Важные, самодовольные сановники несли бумаги на подпись вице-королю, домашние слуги торговались с женщинами, сидевшими на корточках рядом с ковриками, где громоздились фрукты и овощи, а знатные дамы заходили в купеческие лавки, где продавалось всё — от китайского шёлка до клинков из толедской стали.

С противоположного конца ансамбль площади завершало здание вице-королевского дворца с примыкавшей к нему тюрьмой. С виду этот комплекс сооружений с каменными стенами и большими воротами походил на крепость.

Слева от дворца находился Дом Бога, величественный собор. Сооружение сего здания было начато ещё до моего рождения, но вокруг него до сих пор громоздились обломки камней и клубились облака пыли, которые сопутствуют строительству.

Несмотря на великолепие Мехико, его здания всё-таки не бросали вызов небесам, как Вавилонская башня. Я заметил Хоакину, что видел здесь мало строений выше двух этажей.

Он развёл руками.

— Земля трясётся.

Ну конечно, как я забыл, землетрясения. Почва Новой Испании сродни её страстному, кипучему народу — как души людей сотрясают любовь и ненависть, так и землю этой страны сотрясают землетрясения и опаляет пламя вулканов.

Купеческие лавки и правительственные здания оставались позади по мере того, как мы продолжали путь к Аламеде, блистательному бульвару в самом сердце города, где дамы и кабальеро похвалялись своими нарядами и лошадьми и обменивались обольстительными улыбками.

Наш вьючный обоз и паланкин двух моих подопечных миновали несколько домов настолько величественных, что их без преувеличения можно было назвать дворцами. Перед большими воротами стояли чернокожие слуги, одетые, пожалуй, лучше, чем я.

Когда мы добрались до Аламеды, где прогуливались изысканные щёголи и дамы, мне стало неловко оттого, что я веду обоз. Я ведь нынче считался молодым испанским идальго, а мы не пачкаем своих рук работой.

Я надвинул шляпу на лоб, надеясь, что, когда вернусь сюда как кабальеро, во мне не вспомнят погонщика мулов.

Бульвар с его деревьями, лужайками и чудесным прудом был прекрасен, но я почти не замечал природных красот, ибо всё моё внимание было приковано к дамам и кабальеро, к тайным и робким взглядам, безмолвно высказанным приглашениям, кокетливым смешкам красавиц и мужественному фырканью щёголей и коней. Вот это было зрелище — норовистые скакуны и задорные гуляки, весёлые, бесшабашные, энергичные, галантные. Шпага у бедра, любовные сонеты на устах!