Наследницы - [55]

— Дочерей французской модистки, — произнес он, — полуитальянки из Йоркшира и американской стриптизерши.

Он раздумывал еще с минуту, затем едва улыбнулся и внезапно разразился раскатистым смехом. Он смеялся так, как не смеялся уже лет тридцать. Его смех эхом отдавался в заснеженной тишине за окном.

— Ну, ну, — сказал он сдавленным от смеха голосом, — возможно, мой подарок самому себе окажется лучше, чем я предполагаю.

Он сел за стол и, чтобы не передумать, быстро написал три письма.

«Моя дорогая Элоиз, — начал он. — По всей вероятности, тебя недавно уведомили, что от моего имени проводится расследование с целью найти потомков моего брата, Джорджа Альберта Артура Маунтджоя. При сложившихся обстоятельствах я считаю своим долгом извиниться за неблаговидные поступки моего брата по отношению к женщинам, с которыми у него были связи. Достаточно сказать, что в данный период своей жизни — а мне уже семьдесят лет — я столкнулся с проблемой, с которой никто из рода Маунтджой никогда не сталкивался. Я последний из этого рода, который со времен норманнских завоевателей никогда не прерывался по мужской линии.

Поэтому я приглашаю тебя, внучку моего брата — и мою внучатую племянницу, — навестить меня в Англии. Я хочу, чтобы ты остановилась в Маунтджой-Парке, где прошло детство твоего дедушки и где он родился. Я хочу представить тебя английскому обществу на балу в честь тебя, который я дам в Маунтджой-Хаусе, в Лондоне.

Уверен, что тебе неизвестно, как до недавних пор было неизвестно и мне, что существуют еще две внучки: одна в Париже и одна в Англии, и, по странному стечению обстоятельств, вам всем по двадцать лет.

Я уверен, что твой дедушка, Джордж Маунтджой, пожелал бы, чтобы ты воспользовалась этой возможностью познакомиться со мной, его братом и единственным оставшимся членом семьи, и чтобы должным образом быть представленной ко двору, как это было всегда с девушками из рода Маунтджой.

Нет нужды говорить, что все расходы по твоему визиту, по твоей презентации и всему, что этому сопутствует: поездка, одежда, ювелирные украшения и тому подобное, — я возьму на себя. Взамен я вправе ожидать от тебя, что ты полностью отдашься в руки женщины, моей родственницы, Софи Маунтджой, которая научит тебя, как правильно одеваться, уметь держать себя и прочим светским тонкостям.

Должен заметить, что так как в роду Маунтджой не останется ни одного мужчины, чтобы унаследовать графский титул, он, к сожалению, умрет вместе со мной. Но конечно, решение, кто из вас унаследует состояние Маунтджоев, будет принято исключительно мной».

Поставив росчерк «Маунтджой», старый граф откинулся в кресле.

«Приманка заставит этих девчонок примчаться сюда быстрее, чем стая гончих за лисой, — подумал он, с удовольствием потирая руки. — Каждая из них будет надеяться, что именно она унаследует деньги. Но кто из них на самом деле будет наследницей состояния Маунтджоев, решать мне». Так думал старый граф, пока писал письма мадам Сюзетте и миссис Джинни Суинберн.

Покончив с письмами, он дернул шнурок у камина и стал ждать появления Джонсона.

— Проследи, чтобы их отправили, — приказал он слуге и посмотрел на часы — самое время, перед тем как переодеться к вечеру, пропустить стаканчик виски.

Джонсон передал письма лакею с указанием немедленно отправить и принес в библиотеку графин с виски.

Лорд Маунтджой сделал маленький глоточек, смакуя вкус.

— Нет ничего лучше, чем хорошее виски в холодный зимний вечер, Джонсон, — произнес он с довольным видом.

— Совершенно верно, сэр, — бесцветным голосом ответил Джонсон.

В тишине библиотеки тикали часы, за окном летели хлопья снега, а в камине потрескивал огонь.

— Как хорошо, когда в мире царят покой и безмолвие, Джонсон, — сказал Маунтджой с загадочной улыбкой. — Но у меня такое чувство, что все здесь скоро изменится. — И он снова от всей души рассмеялся.

Старый лорд с нетерпением ждал обеда в узком кругу друзей, во время которого сможет рассказать, что собирается в этом сезоне представить ко двору своих трех внучатых племянниц. «А что, если они откажутся?» — вдруг подумалось ему.

Глава 19

Через несколько недель, в холодный прозрачный мартовский день, Ханичайл села в желтое такси, чтобы доехать до роскошного лайнера, который отвезет ее в Англию.

За окном промелькнули Манхэттен, Уолл-стрит, небоскребы, затем пошли каньоны, и внезапно перед ее взором предстал белый лайнер.

Расплатившись за такси, она вышла и остановилась, глядя на флаги, развевающиеся на ветру, и духовой оркестр, музыканты которого, одетые в темно-синюю униформу, играли популярные мелодии из последних бродвейских шоу, на огромные тележки носильщиков, нагруженные чемоданами. Она с завистью смотрела на красивых женщин, держащих в руках сумочки из крокодиловой кожи, в которых хранились драгоценности, на орхидеи, приколотые к лацканам их модных твидовых дорожных костюмов, на свисавшие с их плеч меха, на окружавших их улыбающихся друзей, которые пришли их проводить. «Увидимся за коктейлем», — говорили они друг другу, и Ханичайл чувствовала себя некрасивой и немодной в своем пальто из верблюжьей шерсти, которое так хорошо смотрелось в модном каталоге.