Наследница тамплиеров - [26]

Лучше всего для нее подходило большое блюдо, где лежали двухеврики, залитые святой водой. Анюта впала в ступор — как же быть, не выливать же такую воду в раковину! На полке стояла ваза, подарок бывшей свекрови, которая страх как не нравилась Анюте, и она уже думала, кому бы этого пестрого стеклянного уродца передарить. Анюта перелила в нее воду вместе с монетами и обрадовалась собственной находчивости. А тут и Леся позвонила в дверь.

У Леси были новости — ее на улице встретил очередной известный художник, чья выставка недавно открылась в галерее «Мираж», и предложил позировать. Анюта, простая душа, поинтересовалась, сколько художник за это заплатит. Леся как-то зажевала пиццей эту цифру, зато вспомнила, для чего ее командировал сюда кузен, и завела разговор о валюте: не хочет ли Анюта еще прикупить евро или долларов да нет ли смысла, накопив круглую сумму, положить ее в банк, чтобы росли проценты?

Анюта испугалась этих расспросов — ей вдруг показалось, что Леся что-то подозревает. Настойчивый взгляд круглых черных глаз подруги сделался прямо демоническим. И Анюта залепетала, что да, конечно, в банк, это правильно, открыть счет, можно на имя Феденьки. Тут сын пришел на помощь — он потерял соску и поднял ор.

Леся малышей не любила, и по самой уважительной причине — она любила себя и считала, что в центре внимания должна быть она, а не какой-то сопливый поросенок. Внимание было ее кислородом, ради интереса в глазах слушателей она была на все способна.

Когда она ушла, Анюта вздохнула с облегчением.

Нужно было разбираться с Феденькой, менять памперс, подмывать, кормить, опять менять памперс, опять подмывать, в панике звонить тете Любе и узнавать, что у сына с желудком, перечисляя весь его рацион за два дня, готовить рисовый отвар, убаюкивать, а кончилась вся эта суета, когда Анюта взяла ребенка к себе в постель, просто полежать рядышком, да и заснула.

Виталик приснился уже под утро.

Ей повезло — Феденька проспал семь часов ангельским сном, такое с ним бывало редко. И Анюта рядом с ним почти выспалась. Началась утренняя суета, практически повторявшая вечернюю, и о двух подозрительных монетах Анюта вспомнила только ближе к обеду. Она попыталась восстановить события — перед тем, как снять хозяйственные перчатки, она ведь куда-то положила эти двухеврики, но куда?

Они нашлись ближе к вечеру — оказалось, были впопыхах накрыты крышкой от сковородки. Но лучше бы не находились вообще — их было четыре штуки. Вот так прямо и лежали квадратиком.

Анюта сперва подумала, что сама их туда уложила. Всего монет было двадцать три. Нужно сосчитать те, что в вазе, прибавить эти четыре — и должно получиться двадцать три!

Она достала монеты из вазы, разложила в линеечку. Их там оказалась двадцать одна штука. То есть с ними ничего не случилось. Плюс четыре — двадцать пять…

Нужно было что-то делать! Первое, что пришло на ум, — выбросить заколдованные монеты. Второе: но ведь валюта… Третье: с этой валютой недалеко до дурдома! Четвертое: позвать попа, освятить квартиру! Пятое: отнести эти четыре двухеврика в церковь и перекреститься с облегчением!

Время было неподходящее — вечерняя служба, наверно, уже кончилась. Анюта приказала себе утром быстро собраться и дойти до Никольского храма, что на Суворовской. А четыре монеты так и оставила на кухне, накрыв крышкой и закрестив. Не то чтобы она боялась, что двухеврики ночью прилетят к ней в спальню и задушат, но с крышкой было как-то спокойнее.

Утром их было уже шесть.

Анюта долго смотрела на монеты, не решаясь прикоснуться. Потом взяла нож, ножом столкнула их в полиэтиленовый пакет, пакет завязала и кинула в сумку. Покормив ребенка, она быстро собралась, усадила Феденьку в коляску и отправилась в церковь.

Чем ближе был Никольский храм — тем медленнее она шла. Поравнявшись с оградой, вообще остановилась. И занятная мысль родилась в голове: а принято ли нести в церковь валюту?

В это время Митенька по телефону вправлял мозги Лесе.

— Не может быть, чтобы у нее все было о-кей с этими деньгами, — говорил он. — Ты что, не можешь с ней поболтать как-нибудь по-хорошему? Соврать что-нибудь? Ну, попроси у нее эти евро обратно, что ли! Скажи — для дела нужны!

— Для какого дела?

— Ты что, соврать не можешь?! Разучилась?! Для какого, для какого… Скажи — подруга за границу собралась, нужна валютная мелочь, чтобы в Париже ради одного круассана пятисотевровую бумажку не менять. Пообещай столько же — но бумажками. Или даже больше пообещай! Поняла?

— Поняла!

Леся не умела врать. Она умела сочинять. Причем только про себя — если бы ее попросили сочинить историю, как кузен Митька пошел на рынок за картошкой и там познакомился с дочкой миллионера, у нее бы не получилось. А про себя — да хоть с описанием свадьбы на Мальорке и медового месяца на Реюньоне!

Получив хороший разгон от кузена, который был пока единственным источником карманных денег, Леся оделась и позвонила Анюте, но та отключила телефон. Однажды она, зайдя в церковь, видела и слышала, как вразумляли женщину, у которой в сумке не вовремя заорал дурным пьяным голосом аппарат.

Леся бы не забеспокоилась — беспокоилась она только о себе, и то — не часто. Но если не выполнить поручение Митеньки — то и вознаграждения не будет. Поэтому она оделась и пошла в гости к Анюте.