Наследница Роксоланы - [75]

Тогда, в схватке на палубе, многотелый дэв определил их с Айше как своих. Но теперь он распался, и требуется новое подтверждение. Ведь если по чести, девушки на корабле Каторжного Паши были, конечно, пленницами, но совсем иначе их там содержали, чем галерных кандальников. Братом по оружию Бал для них стала лишь час назад.

Братом… или сестрой?

– Я – Георгий Ковынский, шляхтич с гербом и девизом! – это ответила не она. Ее брат, Джанбек, стоял сейчас плечом к плечу с ней, выпрямившись во весь рост (теперь он был на полголовы выше Бал), а рядом с ним, с трудом утвердившись на шатких лапах, поднялся окровавленный Пардино. – А тот, о ком ты спрашиваешь, – мой младший брат, Тарасий Ковынский. И его нареченная, о которой даже мне, родной крови, лишнее спрашивать неуместно, а уж тебе, пан, и подавно.

– Ковынский… – Человек со шрамом смерил парня задумчивым взглядом, потом скользнул глазами по лицу Бал, безусловно, узрел сходство и вновь повернулся к Беку: – Не слыхал. Твой герб?

– На лазоревом поле – летящая утка, вправо, с поднятыми крыльями и золотым перстнем в клюве. Извини, пан, но в описании гербов я не силен.

– Отчего же, вполне.

Джанбал украдкой перевела дух. Счастье, что этот дотошный шляхтич, признав Бека старшим братом, только его и расспрашивает. Она-то в последнее время о маминой семье услышала и догадалась столько, что хоть забывай обратно: больше, чем можно поверить. А об отцовском роде знала не более чем до побега. По сути, лишь то и знала, что не нужно о нем лишнего спрашивать.

– Твой девиз?

– «Здибик!»[15]. Гербу он не соответствует: сам знаешь, пан, это бывает. Зато…

И Джанбек демонстративно положил руку на голову зверя. Тот прищурился. Бал видела, до чего Пардино сейчас тяжко и больно, насколько серьезно он ранен, – и осознание этого буквально рвало сердце; но остальным могло казаться, что огромный кот лишь слегка оцарапан и готов к бою. А какова пардовая рысь в бою, они видели совсем недавно.

Вот пусть так и кажется дальше.

– Еще как бывает. – Человек со шрамом скупо улыбнулся. – Скажем, вот я – Желислав Осморг, и шляхетский девиз нашего рода – «Геральт!»[16], а герб наш именуется «Сренява»: на лазоревом поле – волнистая серебряная перевязь…

Желислав Осморг вдруг замолчал, как видно осознав, до чего неуместны сейчас геральдические упражнения. Коротко, но уважительно кивнул сперва Бал, потом Беку.

– Прости меня, юный пан Тарасий. И ты не таи зла, Ежи Ковынский. Благородных шляхтичей видно сразу. – Он чуть шевельнул правой рукой, должно быть намереваясь показать движения крыжовой рубки, но тут же остановился: в руке по-прежнему была сабля, а после такого разговора саблей размахивать точно не стоило. – Но после того, как твой брат, его невеста и его… здибик были на пиратском корабле желанными гостями… во всяком случае, так могло показаться… да и имя у твоего брата схизматское, и его дева сердца под турчанку ряжена была… Прости и ты меня тоже, панна…

Окончательно смутившись, Осморг поклонился еще и Айше, которая настороженно прислушивалась к их разговору. Та не ответила, лишь пальцы ее судорожно сжались на груди, еще плотнее запахивая кафтан.

А вот Джанбал сочла нужным ответить, разом выплеснув почти все, что знала о прошлом отца, чьим именем сейчас назвался Бек, ей оставив… второе из имен.

– Имя мне было дано в честь отцовского побратима, – холодно произнесла она, – пожертвовавшего ради побратимства своей жизнью. Сдается мне, пан Желислав, что в таких случаях о вере не спрашивают.

– И сейчас тоже спрашивать не надлежит. Тем более что святитель Тарасий почитаем и в Риме, – столь же холодно завершил их разговор подошедший сзади барон Фондерцу. Нет, это непроизносимо-насмешливое прозвище к нему сейчас не подходило вовсе, да и прежде, получается, для него оснований не было. Капитан. И здесь, на этом малом суденышке, и вообще для всех них, пока они вместе. Рыцарь послушания ордена госпитальеров, мальтийской его части.

Он-то заговорил сейчас на латыни, но, как видно, ранее прислушивался к роксоланской речи и понимал ее. И Желислав Осморг вновь коротко склонил голову, признавая капитанское право барона.

– Мы еще отнюдь не достигли безопасных вод, – сказал капитан. – Ты, – переходя на турецкий, повернулся он к Ламии, угрюмо смотревшему на них всех от кормила, – ступай к парусу, пусть тебя у руля кто-нибудь сменит, Кунош или Вукол. И правь куда правишь: в море мне тебя ничему учить не приходится. Ты, юноша, – это было сказано Джанбеку, – пока лучше приляг, нам твое мореходное чутье вскоре понадобится, а как еще один раненый ты нам вовсе ни к чему, у нас их и так-то хватает. Поэтому ты, Ковынский-младший, со мной: поможешь делать перевязки. И твоей дамы сердца это касается, если она такому обучена. Лучше бы – да. Остальным, кто цел, отдыхать сидя, на гребных скамьях, и быть готовыми по команде взяться за весла. Кто не цел – на нос. Включая, да, Ковынского-старшего.

И сам, даже не оглянувшись, чтобы проверить, следуют ли за ним Бек, Бал и Айше, перешел на нос шаика, где уже лежали двое тяжелораненых.

Джанбал хотела сказать, что она нужнее у паруса, что как от подручной Ламии от нее будет сейчас больше толку, чем как от помощницы во врачебном деле. Что мастерством перевязок Айше владеет лучше ее.