Наследница - [4]

– Понятие «ближний» – иносказательно.

– Я предпочитаю не понимать намеков. Так почему я должен кому-то помогать? И как вообще может помочь кому-то безобидный отшельник?

– А я думала, что прозвище Эль Барро кому попало не дадут.

Очень интересно. Эль Барро. Снежный барс на староэльфийском диалекте. А еще – несущий смерть зверь, приходящий из тумана. Это если вдаваться глубоко в тонкости перевода. Так его звали… когда-то. Не здесь, далеко, на побережье… Интересно только, откуда эта девушка знает такие малоаппетитные подробности его биографии?

– Неисповедимы причудливые изгибы человеческой мысли. Но словесное фехтование мне преизрядно надоело еще в те времена, когда я был… тем, кем был. И альтруизм в число моих недостатков точно не входит. А потому или вы сможете толково, четко и ясно объяснить мне, от кого надо вас защищать и почему я должен это делать, или пойдете вон. Скажем, в тот самый момент, когда кончится дождь. И можете мне поверить, у Эль Барро еще хватит сил, чтобы вышвырнуть вас отсюда.

Забавная логическая ямка. С одной стороны, открытым текстом говорит, что выкинет, с другой – есть время подумать, осенние дожди длинные… Посмотрим, как отреагирует.

– Меня предупреждали, что вы скажете что-то в этом роде, – вздохнула девушка. – Вот…

Откуда появилось письмо в ее руке, Торн не понял. Скорее всего, она его прятала в складках халата – учитывая разницу в сложении, халат отшельника позволял девушке спрятать под ним полный рыцарский доспех. И пони, чтобы его везти, кстати. Но пони в данном случае не наблюдалось, а вот конверт из плотной синей бумаги оказался на диво материальным и отвратительно мокрым, едва не расползаясь в пальцах. Впрочем, маг он или нет?

Секунду над конвертом колыхалось трепещущее марево, а когда заклинание закончило действовать, он оказался сухим, немного сморщенным и горячим. Пришлось даже перебросить конверт пару раз из правой руки в левую и обратно, чтобы охладить, и лишь потом Торн аккуратно вскрыл послание. Бумага отвратительно заскрипела под ножом, но сопротивления не оказала, позволив выудить на свет аккуратно сложенный лист из плотного пергамента. Надо же, а он-то, грешным делом, полагал, что после изобретения листов переработанной целлюлозы, дешевой и удобной, дорогой пергамент ушел в небытие меньше чем за десятилетие, и было это еще до его, Торна, рождения. Тем не менее, у кого-то появилось желание выпендриться, и это, кстати, плохо – в отличие от бумаги, которая в худшем случае покоробится, после экспресс-сушки пергамент становится излишне хрупким. Так что пришлось разворачивать его осторожно, чтобы не рассыпался.

К счастью, операция по извлечению и развороту прошла успешно, и пергамент наконец предстал перед Торном во всей красе. То, что посылавший его редкий аккуратист, было ясно с самого начала, уж больно точно складывали лист, будто по линейке углы подгоняли. И само послание выглядело соответствующе, буквы ровные-ровные, словно кто-то их нанизывал на тонкую, невидимую струну. Очень характерный почерк, Торн не видел его уже много лет… И предпочел бы вообще никогда не видеть.

Здравствуй, старый враг! Удивлен? Я не вижу твоего лица, но знаю – удивлен. Впрочем, если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет в живых, а потому нет и смысла разливаться мыслию по древу и упражняться в остроумии. Мне уже все равно, а ты, я знаю, не из тех, кто бежит через полмира только ради сомнительного удовольствия плюнуть на чужую могилу. Хотя, конечно, если идти недалеко, плюнешь обязательно. Хе-хе…

Ладно, к делу. Девушка, которая передаст тебе это письмо, моя дочь. Моя – и человеческой женщины. Ты знаешь, как у нас относятся к полукровкам, и знаешь, что они не наследуют всех достоинств нашего племени. Очень жаль, кстати, поскольку в грядущей клановой войне пощады не будет никому. Ты прекрасно знаешь, даже нам, высшим, очень сложно уцелеть в этих битвах, а уж полукровка и вовсе обречена.

К сожалению, у меня нет друзей, поэтому я вынужден обратиться к врагу. Врагу честному и наверняка помнящему, кому он обязан жизнью. За тобой долг, Торн, и я прошу в качестве оплаты помочь моей дочери. Не защищать ее, это самоубийство, но хотя бы спрятать на некоторое время, пока все не утихнет. Вот, в принципе, и все. Прощай.

Подписи не было, равно как и печати, да и не требовались они. Отшельник слишком хорошо знал единственного, кто мог это написать. И, надо сказать, особого траура по его смерти объявлять не собирался. Впрочем, и радости от нее не испытывал – это и впрямь был честный и сильный враг, другие такого всю жизнь ищут. И долг, про который он писал, тоже никуда не делся.

Торн медленно встал, обошел стол и бесцеремонно приподнял двумя пальцами губу девушки. Так смотрят зубы у лошадей те, кто считает себя знатоком. Именно считает, настоящим знатокам на чужие зубы смотреть не требуется, они больше о безопасности собственных заботятся, а возраст лошади и без того видят сразу.

Гостья дернулась, вряд ли ей было приятно, но смолчала. Умненькая девочка. Что же, Торн увидел то, что ожидал. Клычки. Заметно длиннее человеческих, но короче, чем у отца, если не присматриваться – не заметишь. Похоже, она и есть. Отшельник вздохнул: