Наследница Кодекса Люцифера - [231]

Если вы задавались вопросом, что это за «лихорадка», которая принесла так много зла Александре, то отвечу: это добрый старый тиф, известный и внушающий страх с древних времен. Он получил свое современное название только в XVIII веке, посему я использовал его старинное наименование, хотя оно и звучит для меня не так страшно, как нынешнее.

Рецепт, перечнем компонентов которого отец Сильвикола обвиняет Александру в колдовстве, был мной взят из книги Ричарда Кикхефера «Магия в Средние века».[91] Белокрыльник – это одно из народных названий девясила высокого, популярного испокон веков лекарственного растения; гадючий язык известен также как кандык и играет еще и сегодня большую роль, прежде всего, в эзотерическом траволечении; буквица лекарственная (Betonica officinalis) в ботанике считается эффективным средством против воспалений. Начало речи отца Сильвиколы, таким образом, для тех, кто, как и я, в школе сталкивался с древневерхненемецким языком, прозвучит как цитата из заклинаний мерзебуржцев.

Для всех читателей из Бамберга: гостиница «У синего льва», где Александра и Вацлав снова встречаются после ее отъезда из Вюрцбурга, – это, само собой разумеется, пивоварня «Шленкерла». Несколько упрощенная мной хроника дома ведет свое начало с сайта ресторана, кулинарный ассортимент которого я могу, впрочем, совершенно искренне рекомендовать вам.

Жезл Асклепия (в римской традиции – Эскулапа) как символ врачебной профессии приобретает значение только в XVII веке в Центральной Европе. В этом отношении мне кажется не слишком невероятным то, что отец Сильвикола использует двойное значение символа змеи, чтобы объяснить Агнесс: это одно из доказательств того, как, по его мнению, развращены семьи Хлеслей и Лангенфелей.

«Должен же парень что-то получить за свои старания!» – этот приговор генерала Кёнигсмарка во время казни дезертира тоже, фактически, является цитатой. Андреас Хлесль правильно понял ее. Цитируется здесь Церклас, граф Тилли, самый католический из всех полководцев кайзера; в каждом городе, который штурмовали его войска, он лично заботился о том, чтобы церкви остались нетронутыми. Люди в этих городах были для него не так важны. Именно Тилли в ответе за захват Магдебурга и последовавшие затем ужасные злоупотребления императорской армии. Нимб благородного полководца, который он сам ценил куда как выше всех военных трофеев, после этого навсегда потух. Он потом пытался спихнуть вину за это на неистового Паппенгейма, однако известен факт, что, когда солдаты в своих жестокостях начали заходить уж слишком далеко, его собственные офицеры стали умолять смилостивиться над жителями города. Тилли же отправил их прочь, ответив: «Солдат должен что-то получить за свои старания».

В романе неоднократно говорится об армиях и обозах. Нам достоверно известно, что обеспечение этих обозов часто приносило командующим в Тридцатилетней войне больше забот, чем сами солдаты. Они в основном состояли из прислуги – в армии Тилли, например, приходилось по пятеро слуг на каждого лейтенанта и до восемнадцати – на каждого полковника; когда появлялись трофеи, офицеры использовали слуг как вьючных ослов. Орудийный расчет тоже относился к обозу; это были нанятые механики, но вместе со своими командорами, конюхами, а также семьями и слугами офицеров они образовывали отдельную, напрямую не связанную с армией, однако важную ее часть.

Остальные члены обоза – это молодые крестьянки, которых угнали из дома и принудили заниматься проституцией, похищенные ради выкупа, а затем позабытые горожане, а кроме того, торговцы вразнос, мошенники, знахари, бродяги и, не в последнюю очередь, жены и дети простых солдат. Изображенные в романе переживания Андреаса Хлесля и его близких в военном лагере Кёнигсмарка, включая знакомство с жуткой супругой генерала, пытаются проиллюстрировать эту ситуацию.

Картины, которые Эбба и Самуэль видят в кунсткамере в Праге, возможно, кое-кому из вас немного известны. Так, обнаженный уродец висит в замке Амбрас в Тироле, и поскольку большая часть его коллекции первоначально находилась в Пражской кунсткамере, связь, на которую я намекнул в своем романе, не так уж невероятна. На самом деле руки и ноги мужчины на картине усыхают; я предпочел воспользоваться гиперболизацией и при этом держал в голове кадр из очень старого фильма ужасов – «Уродцы», где, кажется, действительно изображен живой человеческий обрубок. Портреты страдающей гипертрихозом семьи базируются на судьбе Педро Гонсалеса, жившего в XVI–XVII веках сначала при французском королевском дворе, а затем его вместе с (нормальной) женой и детьми передаривали из княжества в княжество. Портрет Педро Гонсалеса, опять-таки, находится в замке Амбрас, где он и его семья, возможно, обитали какое-то время. Точку зрения Самуэля на судьбу этих людей с врожденными физическими уродствами разделяют большинство историков, хотя мы уже не можем постичь ужасное очарование и жажду сенсаций, побуждавших власть имущих в то время окружать себя обезображенными людьми.

Тот, кто знаком с моими романами, знает, что я не люблю искусственно окрашенных в деревенский стиль диалогов а-ля «Клянусь честью, кум, что вас тревожит? А побейте-ка лучше в ладоши да отведите душеньку!» (да, я получил душевную травму на парочке представлений в средневековом стиле, которые имел несчастье посетить). В данном случае, однако, мне показалось удачным вставить несколько оригинальных выражений. Во-первых, они действительно оригинальны, в отличие от «клянусь честью» в начале вопросительного предложения, а во-вторых, так я мог показать, что каждый солдат живет в своем собственном мире, который при достаточно продолжительной войне сокращает умственные способности гражданских вплоть до полной бестолковости.