Наследница Кодекса Люцифера - [189]

– А это тут при чем? La guerre est la guerre.… et la mort est la mort… ne comprend pas?[77]

– Ho…

Кёнигсмарк властно махнул рукой.

– Вы – человек благоразумный. Вы же не хотите, чтобы Прага горела, а на ее улицах лежали мертвые дети. Вы скажете нам, где у стены самое слабое место, и мы сможем войти в город без больших потерь.

Андреас заговорил, и к своему полному изумлению, он услышал, что произносит такие слова:

– Ваша милость… Вы – человек чести. Я – тоже. Что бы вы обо мне подумали, если бы я предал свой родной город? Как один человек чести другому, я говорю вам: воюйте с Прагой, если считаете нужным, победите нас, если такова наша судьба, но не одерживайте победы ценой измены. Вы же не хотите уподобиться таким господам, как фельдмаршал Тилли или герцог Фридланд.

Он видел, что у офицеров Кёнигсмарка глаза вылезли из орбит, у них перехватило дух. Кёнигсмарк уставился на него. Затем он покачал головой и снова уставился на Андреаса. Открыл рот и опять закрыл его.

«Я нашел у него самое слабое место», – недоверчиво подумал Андреас. Генерал откашлялся и опять покачал головой.

– Нет, – сказал он, – нет. Уподобиться им я не хочу.

Андреас хотел что-то ответить, но генерал вплотную приблизил к нему свое лицо.

– Люди чести, вы и я, да?

Кёнигсмарк вдруг отвернулся и ударил кулаком воздух.

– Commencez![78] – пролаял он.

Барабанный бой раздался так внезапно, что Андреас невольно вздрогнул. Офицеры развернулись. Андреас совершенно позабыл о несчастном с веревкой на шее, который ждал в снегу босиком и в одной рубашке. Теперь стоявший рядом с ним мужчина подошел ближе и затянул на веревке петлю. Осужденный запричитал и протянул скованные руки к генералу и офицерам. Темп барабанного боя все увеличивался, пока не сравнялся с темпом неожиданно заколотившегося сердца Андреаса.

– Пощады, ваша милость, пощады! – пронзительно закричал осужденный.

Мужчина рядом с ним, очевидно, палач, ударил его по затылку. Затем он отошел в сторону и схватил веревку. Осужденный визжал уже нечто совсем неразборчивое. От снега у него под ногами шел пар – его мочевой пузырь не выдержал. Палач стал выбирать веревку, пока она не натянулась. Крик обреченного на смерть резко затих, тело вытянулось, сопротивляясь внезапно сузившейся петле. Палач бросил на генерала вопросительный взгляд.

– Doucement,[79]– еле слышно приказал генерал. – Должен же парень что-то получить за свои старания.

Офицеры засмеялись над циничной цитатой из генерала Тилли. Палач кивнул. Двое его помощников подошли, взялись за веревку и начали медленно натягивать ее. Бедолага встал на кончики пальцев, тело его еще немного вытянулось, ноги потеряли опору, повисли и задергались. Андреас не сводил глаз с этих болтающихся ног; сердце у него разрывалось от ужаса. У него болели руки – так сильно он сжимал кулаки. Он не мог поднять глаза и посмотреть смертнику в лицо – не мог и не хотел. Ноги дергались все отчаяннее. До слуха Андреаса донесся хрип несчастного. Ноги перестали дергаться; они уже лишь слабо подрагивали, а посиневшие от холода пальцы на них постепенно расходились в разные стороны. С дрожащих ступней крупными каплями стекала жидкость. Андреас не хотел знать, что это такое. Он чувствовал веревку на собственной шее, нехватку воздуха, видел, как окружающее исчезает за красным покрывалом, словно это в его глазах лопаются кровеносные сосуды. Хрип перешел в бульканье. Ноги внезапно перестали дрожать. Затем пальцы на них подогнулись, а ступни вздернулись на целый локоть вверх… остались в этом положении… резко дернулись в последнем, судорожном движении, опустились… От снега снова пошел пар…

– Voilà,[80]– произнес генерал Кёнигсмарк.

Из горла повешенного вылетели последние звуки, и он затих. Над местом казни воцарилась тишина, словно время остановилось. Андреас почувствовал, как кто-то схватил его за подбородок и повернул голову. Его веки нервно задергались, когда в них вонзился взгляд генерала.

– Этот человек дезертировал, – сообщил генерал. – Он получил приказ – заступить в караул. Он ослушался приказа и попытался скрыться. К сожалению, он буквально налетел на меня, когда сегодня на рассвете я возвращался в лагерь. Он – человек чести, член городского совета Хлесль? Я не хочу принуждать вас пятнать свою честь. Вы не предадите свою родину по доброй воле. Но вы подчинитесь приказу, поскольку вы, как мой пленник, находитесь под моим началом, и я могу отдать вам приказ. Приказ, член городского совета Хлесль, звучит так: вы должны сообщить мне, где находится слабое место в защите вашего города. – Генерал развернул голову Андреаса так, что ему опять пришлось смотреть на повешенного. Палач со своими помощниками поднимали того повыше – чтобы он был виден всем. Возможно, его последняя мысль была связана с тем, что лишь пара дюймов отделяет кончики его пальцев от спасительной земли? – Даже не думайте ослушаться моего приказа, – прошептал генерал.

Он отпустил Андреаса и вытер руку о штаны.

– Запах от вас и правда идет дурной, как от какого-нибудь канальи, – заметил он. – Знаете, почему я не хочу уподобляться господам Тилли и Валленштейну? Потому что они мертвы, а я буду жить. Следуйте за мной к моей палатке, так вам будет проще все мне рассказать.