Наследие предков - [81]

— Семён Ильич, то, что ты говоришь, конечно, очень интересно, но для меня, человека плохо образованного и недалекого умом, сия тема вредна. Потому ты как-то давай ближе к духовной стороне вопроса переходи! — смиренно слукавил бывший доцент-физик в штопаном подряснике.

— Прости, отче, заболтался я! Я ж с этим со всем наедине сорок лет живу. Только вот это не всё! Попытки перевести документацию на санскрите лишь отчасти возымели успех, так как в текстах было много непонятных терминов, но тем не менее основные технические решения неизвестных инженеров нам удалось воплотить в опытном образце. После чего было принято решение произвести испытания на Северном Урале. Результат нашего коллективного труда оказался выше всяческих похвал. Принцип работы двигателя мы, конечно, повторить не смогли, но миниатюрный атомный реактор вполне справлялся с задачей. Опытный образец мог бурить тоннели в твердых породах, таких как гранит и базальт, а уж в обычном грунте скорость движения составляла от трех до пяти километров в час. Только вот углубившись на приличное расстояние в недра горного хребта, произошла катастрофа — бурильная установка взорвалась. Произошел, по сути, ядерный взрыв малой мощности. Незадолго до взрыва руководитель испытателей передал информацию, что буровая машина уперлась в гладкую металлическую стену, непонятно откуда взявшуюся на глубине около одного километра под Уральским хребтом. Далее начали происходить уж совсем странные события. Наш штаб, располагающийся на поверхности, ночью подвергся нападению. Трое моих коллег, несколько офицеров КГБ и солдаты из охраны периметра испытательного полигона были убиты при загадочных обстоятельствах. Я был тяжело ранен в живот из пистолета, но хорошо запомнил одного из нападавших — высокого подтянутого блондина с ледяным взглядом. Он ворвался к нам в вагончик, расстрелял инженеров и офицеров госбезопасности, а затем выгреб всю имевшуюся у нас документацию по буровой машине. Понимаешь, отец Серафим, ему в глаза смотреть было страшно, в них было что-то нечеловеческое.

Отец Серафим внимательно поглядел на старика и отхлебнул еще чая, решив не перебивать, а обветшалый советский лингвист продолжил:

— После того случая меня спрятали в хорошо охраняемую больницу, а испытательный полигон расформировали. Оставшиеся документы с предприятия вывезли в неизвестном направлении, а меня и моих коллег еще три месяца не отпускали из изолятора чекисты, выведывая, кто же мог оказаться предателем Родины и помочь врагу угробить чудо-машину. Наконец, все благополучно разрешилось после беседы с каким-то полковником, который долго пристально смотрел в мои глаза, а потом просто сказал: «Возвращайтесь к своей работе!». Я и вернулся, да только работа была уже совсем не та. Мне и потом в Москве часто приходилось переводить древние тексты даже по приказу оборонного ведомства, но это все было не то, совсем не то, с чем мы столкнулись в 1966 году. Всем было приказано о том забыть, мы приказ исполнили.

Выйдя досрочно на пенсию, я переехал сюда из столицы. Я уже давно был в разводе, детей у нас женой не было. Я остался совсем один и все свободное время посвящал изучению древних архивных документов, которые только мог найти в библиотеках и спецхранах, объясняя свое любопытство чисто научным интересом. Как ни странно, меня никто не трогал, и неведомые мне тайные покровители все мои запросы по интересующим документам одобряли. Но с началом перестройки неожиданно мне перекрыли кислород и более не подпускали к секретным архивам. Только вот, видимо, Господь мне припас финальное испытание под конец жизни. Пару лет назад один исследователь всяческих загадок из Москвы вышел со мной на связь и, показав копию той самой карты, которую я видел в 1966 году, просил поспособствовать с переводом. Я очень напугался и отказал ему. А видно, зря, хороший он парень. Я испугался за него, потому что с такими тайнами он долго не протянет. Но самое страшное случилось позже. Несколько месяцев тому назад, еще до моей болезни, я прогуливался рядом с воротами нашего завода, я всегда любил там ходить. Присел на лавочку, смотрю на заброшенные цеха и заросшую кустарником железнодорожную ветку, как вдруг рядом со мной садится тот самый блондин, который перебил наш испытательский штаб на Урале. Не просто похожий, а именно тот самый, причем ни капли не постаревший! Меня охватил такой ужас при его появлении. Страх, отче, лютый страх обуял меня. Воля отказала. Язык сам собой и развязался. А ведь клялся хранить секреты по гроб жизни.

— Ты, Семён Ильич, ничего не путаешь? — пожилой священник испытывал явное подозрение насчет полной адекватности восприятия реальности своим прихожанином.

— Чего-чего, отче, а галлюцинаций и слабоумия Божьей милостью я избежал, несмотря на телесную немощь.

— Да ладно, прости, продолжай! Он беседовал с тобой?

— Да, причем так, как будто я был его хороший знакомый, и мы встретились после долгого расставания. Он спрашивает меня: «Ты помнишь, кто выбирал место испытания машины?»

Я отвечаю: «Нам, мол, не докладывали». А он и говорит, что полковник, который проводил проверку после инцидента с буровой машиной, как раз и стоял не только за созданием самого проекта, но и полностью руководил всеми нашими испытаниями. Потому как точно знал, какая конкретная цель лежит на пути буровой машины. И ядерный взрыв был частью плана по сокрытию того, что покоилось в недрах Северного Урала.