Наследие предков - [103]

Боцман поднялся, отряхнулся и вышел из ангара. Сверчок же начал сбивчиво креститься и бормотать все знакомые молитвы себе под нос, а потом, придя в себя, вприпрыжку на полусогнутых понесся к положенцу. Хребет в то время с двумя блатными мороковал над планом побега.

— Хребет, Хребет, я сейчас такое видел!

Далее, брызжа слюной сквозь прорехи в золотых и железных коронках, Сверчок на ухо Хребту затараторил о пережитом ужасе, особо отметив, что Боцман говорил о побеге.

— Да ты присядь, Георгий Сидорыч, ноги-то не казенные, — положенец всегда обращался к Сверчку по имени-отчеству, отдавая дань уважения годам, отданным воровскому делу. — Я в курсе про Боцмана и планируемый рывок.

Хребет угостил старого медвежатника халвой и сигаретами, поблагодарил за нужную информацию и отпустил с миром.

Сверчок возвратился к родной котельной озадаченный тем, что не смог удивить положенца новостью. «Ну, на то его и поставили положенцем, чтобы за зоной смотреть и все знать», — успокоил себя Сверчок, натягивая кепку поглубже на лысую голову. Да вот только сердце все равно не успокаивалось, так как об этой информации следовало бы еще кое-кому на воле сообщить, но сделать это будет весьма затруднительно, ведь столько лет прошло. Сверчок залез в свою каморку в котельной, порылся в каких-то потрепанных блокнотах и извлек оттуда календарь за 2006 год, на котором были выдавлены цифры номера сотового телефона, написанного ему десять лет назад в Москве давнишним знакомым. Знакомство же это приключилось как раз в то время, когда Сверчку впервые довелось столкнуться с той чертовщиной, которую сегодня изобразил бесноватый Боцман.

Было это летом 1971 года, когда во Владимирской пересылке случился серьезный «кипиш», в результате которого порезали четверых «пупкарей»33 и дали деру трое зэков, которых, правда, в тот же день всех перестреляли при задержании. В самой же тюрьме в перестрелке тридцатилетний медвежатник Жора Сверчок словил по пуле в каждую ногу и корячился на цементном полу несколько часов. Советская власть разбираться не стала, кто именно резал контролеров, и запаяла всем попавшим под подозрение ни много ни мало — «вышак»34. Ну, чтоб другим неповадно было. Жора, конечно, попытался доказать, что он честный жулик, а не мокрушник, да и вообще не при делах был в этом замесе. Но кого это интересовало? Попытка побега, групповое убийство сотрудников при исполнении и т. д. И после трех недель в тюремной больничке состоялся суд, приговоривший к высшей мере его и еще троих особо опасных рецидивистов, двое из которых вообще были в другой части корпуса под замком. Но судьба на этой печальной ноте вовсе не прекратила Сверчковы мытарства. Двоим из приговоренных рецидивистов действительно «намазали зеленкой» морщинистые лбы в Вологодской тюрьме. А вот Жорик и известный на весь Союз налетчик на сберегательные кассы Никита Лавсанов по кличке Лавсан отправились этапом через всю страну, как считали они тогда, на урановые рудники.

Догадка зэков была практически верна. Несколько месяцев прицепной вагон колесил по необъятным просторам Союза, собирая таких же злостных горемык, как Лавсан со Сверчком, а потом поезд дотянул «столыпина» в далекую Якутию, туда, где уже не было ни железных дорог, ни более-менее нормальной автомобильной дороги. Автозаки со смертниками охранялись целой ротой солдат и десятком офицеров КГБ. Большинство зэков очень радовались хоть какой-то альтернативе расстрелу, в глубине души все же тая мечту о рывке на волю, но те, кто были посмышленее, сразу же поняли, что с таким конвоем им придется заживо сгнить в руднике. Ведь официально все они уже были трупами — потенциальными или реальными — все равно, потому как привести в исполнение приговор могли и через месяц, и через пару-тройку лет.

Долго ли, коротко ли, но спецконвой все-таки доставил смертников в глухую якутскую тайгу, в район поймы реки Индигирки. На месте прибытия зэков ждал наспех оборудованный лагерь с привычными вышками и колючкой по периметру, но рядом было огромное количество специальной техники и солдат, сплошь утянутых серой химзащитой. Вся техника и спецзащита подвергалась дезактивационным процедурам после каждого выхода. Сам же объект представлял собой вовсе никакую не шахту и не рудник: на болотисто-лесной местности виднелись огромные дыры в грунте, затянутые болотной жижей, из которой выступали остовы каких-то непонятных металлических предметов, наподобие гигантских свинцовых колоколов. Эти самые «колокола» зэки откапывали, привязывали к ним лебедки мощных армейских тягачей и вытягивали на твердую поверхность. Защитную экипировку смертникам не выдавали, поэтому с первых же дней появились у них все признаки лучевой болезни, но зэки поняли это слишком поздно. Да и выбора у них никакого не было, кроме как красиво сдохнуть на колючке во время попытки побега.

Через пару недель после начала работ во время эвакуации из-под земли второго по счету «колокола» из тайги выскочил, словно леший, старый шаман с молодым пареньком, по всей видимости, внуком. Он начал бросаться на солдат и орать на ломаном русском языке, чтобы не трогали эти железяки. Солдаты, которые из-за противогазов и защитной амуниции более походили на инопланетян, начали отпихивать шамана прикладами и уж было совсем его прогнали, как подбежавшие на шум офицеры КГБ без разбора разрядили в старика свои пистолеты. Шаман упал ничком в болотную жижу, а паренек разревелся и рухнул на колени над телом деда. Все думали, что кагэбэшники завалят и паренька, но те, то ли пожалели его, то ли не сочли за источник угрозы, оставив его с дедовским трупом наедине. Да, как оказалось, зря. Парнишка сначала просто скулил, а потом стал орать какие-то заклинания на своем языке, и через несколько минут голос юнца более всего напоминал утробный звериный раскатистый рык. Небо над тем местом потемнело и очень быстро опустился туман. Паренек рухнул в беспамятстве навзничь, и в тот же миг неожиданно поднялся убиенный старичок.