Наследие - [5]

– А потом инсульт…

Врач кивнул.

– Инсульт, несомненно, ускорил течение болезни.

Стив глубоко вздохнул. Настало время задать главный вопрос.

– Скажите, можно ли что-то сделать? Как-то это остановить?

– Лекарства существуют, – ответил врач. – Но вылечить это нельзя. Те препараты, что мы даем вашему отцу, помогают контролировать симптомы. Остановить болезнь невозможно. Самое большее, на что мы можем надеяться, – немного затормозить ее развитие.

Стив знал, что сыновний долг требует посоветоваться с другими врачами – и он постарается уговорить на это мать, – но еще знал точно: бегать по специалистам, читать литературу и превращаться в эксперта по душевным расстройствам он не станет. Прежде всего отец опасен для себя и для окружающих. Очевидно, что он тяжело болен и должен находиться в больнице. Да и доктор Кёртис вызывал доверие: специалист явно компе- тентный.

Вдруг отец проснулся. Резко дернулся в сковывающих его путах; тело напряглось, на шее вздулись жилы, глаза выкатились из орбит.

– Папа! – позвал Стив.

– Нет!

Отец смотрел на него с нескрываемым гневом, но и с недоумением. Ясно было, что он чертовски зол на Стива, – и так же ясно, что не узнает его.

Стиву даже стало легче. То, что отец его не узнал и, быть может, тут же забудет об их встрече, не освобождало от ответственности, зато защищало от упреков; рассеялся страх, что отец начнет, как бывало, бранить его, распекать и язвить. Однако, встретившись с непонимающим взглядом старика, наряду с облегчением Стив ощутил и иное чувство: сожаление об утраченных возможностях. Никогда, никогда уже он не докажет отцу, что чего-то стоит, никогда не заставит признать и оценить себя. Даже если станет великим писателем или откроет лекарство от рака – черт, да хотя бы выиграет в лотерею! – отец не поймет. Эта дверь закрыта навсегда.

– Ручки! – завопил вдруг старик. – Карандаши!

– Сейчас вы видите оба основных симптома, – негромко заметил врач. – Беспричинную агрессию и поражение семантической памяти.

– Карандаши!

– Его раздражает, что мы его не понимаем, и это провоцирует еще большую агрессию.

Стив подошел ближе. Будь они в кино, сейчас он накрыл бы руку отца своей рукой; но в семье Наев такие нежности не приветствовались.

– Папа! Это я.

– Стив?

Взгляд старика вдруг прояснился.

– Почему я здесь? – почти жалобно спросил он. – Что случилось? Где твоя мать?

Как ни странно, это было куда хуже гнева. К гневу отца Стив привык и кое-как научился с ним ладить. Но меньше всего ожидал растерянности и страха – и что с ними делать, не понимал. Он мог лишь беспомощно смотреть на отца.

– Что произошло?

Прежде чем Стив успел придумать ответ, сознание старика померкло – разом, как пропадает радиосигнал. Отец нахмурился, затем улыбнулся и произнес отчетливо:

– Стиль жизни факсовый щенок!

– О чем я вам и говорил, – вздохнул врач. – Со временем моменты просветления будут случаться все реже и становиться все короче. Остановить процесс невозможно, можно лишь немного его замедлить. Если у вас есть несколько минут, зайдем ко мне в кабинет, я дам вам кое-какую литературу и поясню возможности дальнейшего лечения, чтобы вы могли обсудить это с вашей матерью, прежде чем решать, что делать дальше.

Стив кивнул и следом за врачом вышел из палаты.

До дома он доехал уже в темноте – и был благодарен судьбе за пробки. Возвращаться домой не хотелось, звонить матери и Шерри – тем более. Он сидел в сгущающихся сумерках, мало-помалу продвигаясь на север в плотном потоке машин, слушал радио, смотрел вперед и до боли в пальцах сжимал руль.

Глава 2 Покидая Нью-Мексико

После Альбукерке она проснулась, заворочалась на сиденье. Ночь была темной, безлунной, и лицо ее в слабом свете приборного щитка будто светилось собственным светом.

– Где это мы? – спросила она.

– Почти в Санта-Фе.

– Останавливаться будем?

– Будем. Я устал, надо вздремнуть.

– Разбуди, когда приедем.

Она откинулась в темноту сиденья и снова заснула. Ну и слава богу. Две недели назад Сьюзи казалась ему идеальной спутницей – бодрая, энергичная, всегда в хорошем настроении. Вскоре ее неизменная бодрость перестала забавлять и начала раздражать. Он предпочитал ехать в тишине, глядя в окно, наедине с собственными мыслями. А Сьюзи требовался постоянный шум, она включала радио или заполняла паузы болтовней. Отдохнуть удавалось, только когда она спала.

В зеркале заднего вида еще маячили огни Альбукерке. Слишком много людей на свете. Все больше людей, все меньше свободного места. Вспомнилась картина из детства – заброшенная фабрика по соседству, буйная поросль молодой травы, пробивающаяся сквозь асфальт… Было в этой картине что-то утешительное: природа возвращает себе то, что по праву принадлежит ей. Увы, война с природой шла слишком долго – безжалостная, позиционная война; природа проиграла, у нее нет больше ни сил, ни воли возвращать себе утраченные позиции. Она уходит.

Хорошо, что Сьюзи спит и не мешает ему думать эти невеселые думы.

На первом же съезде к Санта-Фе он свернул и поехал мимо бесконечных заправок, магазинчиков, гостиниц, пока не увидел мотель со светящейся вывеской: «Свободно». Сьюзи крепко спала; он не стал ее будить – просто остановился, зашел в холл и вернулся уже с ключом от номера.