Наследие: Книга о ненаписанной книге - [25]
«Еще одного врага обнаружила?» — спрашивал я тогда.
«Естественно, — отвечала она, и я видел, как внутри нее завязывалась борьба между искушением поддаться усталости и отделаться от меня, отослав к ключевому слову (смотри на «раздражение», например), и желанием выплеснуть наружу свое негодование. — Снова какой-то невежда, который кичится своей так называемой честностью и, обрати внимание, с гордостью утверждает, что, кроме него, никто, конечно, не смог одолеть «Человека без свойств» Музиля, что шедевр Пруста нагоняет сон, а «Улисса» вообще читать невозможно. Презрение и ярость ослепляют мне глаза, но одновременно это кажется мне забавным, потому как невольно является testimonium paupertatis[24]. От глупости не застрахован никто, но гордиться своей глупостью — это уже слишком».
«Должен признаться, я тоже не смог до конца прочитать “Улисса”».
«Да, но ты не посвящаешь этому целую колонку в газете и не заявляешь с гордостью на весь мир об этой своей неспособности. Литературный критик, не читавший Пруста, Музиля и Джойса, подобен физику, который не знаком с Ньютоном, потому что тот ему не нравится».
«Сколько тебе лет? Что ты до сих пор так горячишься по поводу обычной человеческой глупости».
«Возраст тут ни при чем, Макс. Меня раздражает не глупость pur sang[25] — ее можно обойти. Не обязательно общаться с человеком, который тебе неприятен. Но меня возмущает глупость, от которой невозможно спрятаться, потому что она слишком глубоко проникла в прессу. Меня возмущает глупость, получившая в руки перо, чтобы формировать общественное сознание. От этого мне становится жутко и страшно».
«Во гневе вы такая красивая».
«О, Макс, пожалуйста, — застонала она, — такое можно услышать только в самых пошлых фильмах».
О своей смерти она подробно беседовала со мной, братьями и врачом. Мне она сказала, что ее смерть можно сравнить с наследием, которое она никому не может завещать.
«Я никому не могу оставить свою смерть».
Когда боль стала нестерпимой и врач начал колоть ей морфий, она перестала есть. Свою первую инъекцию она получила за три недели до смерти. Она говорила, что в этом что-то есть — умирать в конце двадцатого века. С того момента я не отходил от ее постели и оставлял ее лишь тогда, когда к ней приходили братья или друзья. С Маргаретой я в то время общался лишь по телефону.
«Она умирает», — сказал я, позвонив ей после первой инъекции. На другом конце провода было слышно, как Маргарета несколько раз с усилием сглотнула.
«Это ужасно, мой мальчик», — сказала она надломленным голосом.
«Ты хорошо представляешь себе книгу?» — несколько раз озабоченно спрашивала она, когда я сидел возле ее кровати.
«Да», — отвечал я.
«Старайся избегать прилагательных», — говорила она и снова засыпала.
«Знаешь, что действительно изменилось в ходе моей жизни?» — спрашивала она.
«Нет».
«Я утратила любовь к тайне». Она выглядела уставшей. Глаза были полузакрыты.
«Освободись от своих тайн, Макс, — сказала она слабым голосом. — Твои тайны делают тебя несчастным».
«Как ты?» — спрашивал я.
«Ужасно, но в то же время абсолютно нормально, — отвечала она. — Смерть всегда жила во мне».
Я ухмыльнулся, и ей это было приятно.
«Самое страшное — это сознание того, сколько боли я причиню всем вам: тебе и братьям, — прошептала она. — После смерти ТТ я жила, как на шпагате, разрываясь между жизнью с тем, кого уже нет, и жизнью, которая шла своим чередом. Жизнью, где я ходила, писала, говорила, присутствовала и где никак не могла или не хотела себе уяснить, что существовала еще и другая, интимная жизнь. Но в моем сердце была дыра, куда проваливалась половина всего, что со мной происходило. В голове застряла строчка из песни, которую пела Глэдис Найт с группой «Пипс»: «I’d rather live in his world, than live without him in mine»[26].
«Ты все-таки втайне надеешься, что снова его увидишь?»
«Нет, — сказала она, — но я снова буду с ним на равных».
Она умерла на рассвете. Еще час я просидел с ней наедине, перед тем как позвонить доктору, братьям и Акселю.
«Жду тебя в книге», — были ее последние слова. В тот вечер, когда все разошлись, я погрузился в ее наследие, чтобы вновь встретиться с ней. И я точно знал, где ее найти.
КОРОТКО ОБ АВТОРЕ
По мнению нидерландской литературной критики, Конни Палмен принадлежит к тем писателям нового поколения, которые изучали философию и литературу в университетах и теперь пишут философски ориентированную прозу. Жанр такого произведения трудно определить, сюжет его нельзя пересказать несколькими словами. Но это интересно читать, об этом интересно размышлять.
Неудивительно, что героиней ее первого романа «Законы» (1992) стала студентка философского факультета, которая слушает лекции о том, чтО должно определять поведение человека. Роман стал бестселлером — только в Нидерландах он разошелся тиражом более 300 000 экземпляров — и был переведен на многие языки мира, в том числе и на русский (главы печатались в журнале «Иностранная литература»). Вскоре он был отмечен литературной премией «Лучший европейский роман».
Героинями второго романа К.Палмен «Дружба» (1995) стали две подруги, которые и внешне, и по характеру как бы зеркально отражают друг друга. Автор размышляет о связях между умом и душой, словом и действием, дружбой и независимостью.
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Неизвестный в России роман Герберта Уэллса — картина уходящей викторианской Англии, полная гротеска. лиризма и невероятной фантазии. Русалка поселяется среди людей, и в нее влюбляется многообещающий молодой политик…
Торгни Линдгрен (р. 1938) — один из самых популярных писателей Швеции, произведения которого переведены на многие языки мира. Его роман «Вирсавия» написан по мотивам известного библейского сюжета. Это история Давида и Вирсавии, полная страсти, коварства, властолюбия, но прежде всего — подлинной, все искупающей любви.В Швеции роман был удостоен премии «Эссельте», во Франции — премии «Фемина» за лучший зарубежный роман. На русском языке издается впервые.
Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.
В знаменитом романе известного американского писателя Леона Юриса рассказывается о возвращении на историческую родину евреев из разных стран, о создании государства Израиль. В центре повествования — история любви американской медсестры и борца за свободу Израиля, волею судеб оказавшихся в центре самых трагических событий XX века.