Наследие - [28]

Хотя ливень и закончился, хотя и надо было быстрее уйти от этого места как можно дальше, тронуться с места они не могли. Кругом вода стояла болотом, и в этой жидкой грязевой каше не то что повозки, а и люди, пешком, завязнут.

Маг воздуха не стал тратить Силу, чтобы избавить их от потоков воды, но, как только ливень стих, стал магичить, выводя сложные построения руками и напевая заклинания на магическом языке, высушив землю в лагере, одежду всех людей, просушив повозки и припасы.

Зуб, все еще сверкая осколками зубов, шепелявя, но уже не хромая и вполне себе крутя корпусом (по личному приказу командира боеспособное состояние сначала было возвращено самым лучшим бойцам, лишь потом – остальным), стал проводить занятия с ополченцами, вбивая в них приемы защиты щитом и выпады копьем. Вот теперь все ходячие мужчины и занимались этим, учили нехитрые, начальные приемы боя, разбившись на пары. Один бил копьем, другой отбивал щитом. Крестоносцы матерились, пытаясь вылепить из ремесленников и приказчиков – бойцов.

Женщины занимались пропитанием всего лагеря и починкой одежды, полотнищ сводов повозок и навесов, дети следили за огнем и конями.

Командир все это время сидел мрачнее грозового неба, плывущего над их головами, лишь изредка отдавая распоряжения своим помощникам. Когда ветер разогнал тучи и проглянуло светило, прошла и хандра у командира. Он подозвал Зуба, коротко переговорил со старшиной крестоносцев и воеводой всего отряда. Зуб пошел к повозкам, позвал Корня и принес четыре учебных меча.

– Ты обоерукий, – сказал командир, передавая мечи циркачу, – драться мечами намного лучше, чем подручными средствами. Работаем!

И они зазвенели утяжеленными, но не заточенными мечами. Все остальные нет-нет, да и поглядывали на этот поединок. В конце концов, наставники остановили все учебные поединки во избежание травм – глаза учеников следили не за своим оружием, а за мечами командира и циркача. Люди стекались к кругу сражавшихся, с восхищением наблюдая этот бой. Командир был настоящим Мастером Клинка. Его бой – как танец, был красив, грациозен и точен. Но и Корень был очень ловок и вынослив. Скорость боя возрастала с каждым ударом. Мечи порхали, как крылья мух, бойцы кружились на пяточке земли, как жернова мельницы, их движения уже стали сливаться в протяжные и едва различимые полосы. Удары мечами сливались, клинков уже не было видно глазом. Только удары и звон. Таких скоростей ополченцы не видели никогда.

Бой остановил Гадкий Утенок – резко закончив схватку, разорвав дистанцию с Корнем, он склонился в знаке уважения.

– Молодец, – сказал командир. – Тренируйся с мечами, а не с цирковыми приспособами. Ты теперь – воевода. Мой подручный. Ты – воин. Не подведи меня. Не дай себя убить. Не дай убить мага Жизни.

Корень склонился в поклоне спине уходящего Гадкого Утенка.

На целых полчаса жизнь лагеря потонула в пересудах. Люди кучковались группами, очень живо обсуждая увиденное. Крестоносцы стояли плотным кольцом. В центре – Зуб.

– Я подозревал, что командир прошел подготовку Паладина, а такие скорости доступны только им, но как такой накал выдержал циркач? – удивлялся Зуб.

– Сбитый, ты бы узнал у сестры циркача, когда до твоих зубов очередь дойдет, не полукровка ли ее братец? – просипел один крестоносец, потирая разбитое горло. В последнем бою убитый им Бродяга мертвой хваткой вцепился в горло, раздавил ему кадык. Если бы не Матери Милосердия, так и помер бы, задохнувшись. Наемник выжил, но говорить ему было очень сложно. А к Синьке он все не решался подходить, видя, как она загружена.

– Он – полукровка, а она – нет? – удивился другой крестоносец.

– Ну, ты же слышал, что говорят про их мать. Я думаю, что напоминать об этом нежелательно.

– Их мать – очень уважаемая мною женщина! – довольно громко возвестил Зуб, обводя каждого воина в черной накидке твердым взглядом. – Она родила и выходила таких замечательных людей! Ее дочь многим из нас спасла жизни и избавила от жалкого существования искалеченным огрызком. А сын этой уважаемой, но, к сожалению, мне не знакомой женщины спас Мать Жалею, чего сам я сделать не смог. И это грызет меня поедом – изнутри! И я у них в неоплатном долгу. Вам все понятно? Посмевший даже тень сомнения навести на светлую память матери этих ребят нанесет мне, лично мне, урон чести. И этот урон я буду смывать кровью.

– Это понятно, Зуб, не кипятись. Мы все обязаны циркачам. Ловкие ребята. Бьются хорошо. А маг Жизни… Это маг Жизни! Просто очень хотелось узнать, где можно научиться так сражаться?! Видно же, что Корень к мечу не приучен. А командиру не уступил!

– Проверял он меня, – сказал, протискиваясь в их круг, Корень, возвращая с поклоном мечи Зубу. Зуб помотал головой, отказываясь брать мечи. Корень пожал плечами, продолжил:

– Он мог меня поразить в любой момент. Но не делал этого, хотел узнать все мои возможности. Отвечаю сам на ваш вопрос… – Корень повернулся к сиплому крестоносцу. – Я не знаю, кто мой отец. Не знаю, чья кровь во мне и в моих братьях и сестрах. Мы не спрашивали у нашей матери. Нам было все равно.

– Нам тоже, – просипел, кивнув, крестоносец.