Наслаждение и боль - [4]

Пятнадцатилетний Джорди был таким же рыжим, как двое его младших братьев и сестра. Мальчик не играл бы с Амандой в шашки, если бы знал, что находится на приеме у психолога. Формально он зашел обсудить свое участие в проекте местного благоустройства, которым руководила Аманда. Он приходил к ней уже третий раз. Это было неспроста.

Аманда, радуясь возможности отвлечься от мыслей о ребенке, изучала доску. Она проигрывала.

— Не думаю, что у меня много шансов, — призналась она.

— Ходите.

Она сделала ход, и Джорди, взяв две ее шашки, выиграл.

— Вы мне нарочно поддались? — спросил он.

— С какой стати?

Пожав плечами, он отвел взгляд. С этим мальчиком было что-то неладно. Он плохо сдал экзамены, и выражение его лица на занятиях было таким же хмурым, как теперь.

— Моя мама что-нибудь вам говорила?

— Об отметках? Нет. Она не знает о нашем разговоре.

— Никакого разговора и не было. — Он покосился на доску. — Вы специально держите здесь всякие штучки? Чтобы ребятам хотелось к вам прийти?

— Так легче завязать разговор.

Подавшись вперед, он начал расставлять шашки.

— О проекте благоустройства? Я бы зашел поговорить с вами и как с психологом. Но из этого ничего не выйдет.

— Почему?

— Я не умею говорить.

— Мне кажется, ты говоришь с друзьями.

— Это они говорят, а я слушаю.

— Ну вот, — сказала Аманда, — ты сам играешь роль психолога. Ребятам нужно облегчить душу, а ты умеешь слушать.

— Да, но мне тоже хочется поговорить.

— О чем?

Он поднял грустные глаза:

— О неприятностях в школе, дома, на бейсболе.

— На бейсболе? Но ты ведь любишь играть в бейсбол.

— Вот именно, играть. А я все время сижу на скамейке запасных. Знаете, как это неприятно? Все ребята на тебя смотрят. И родители тоже. Зачем им ходить на все игры? Легко могли бы парочку пропустить. Моя мама постоянно торчит в школе. Джули и близнецам это нравится, но что они в этом смыслят?

— Твоя мама много помогает школе.

— Знаете, как это неприятно?.

— К сожалению, нет, — ответила Аманда. — Мои родители слишком часто ругались, у них не оставалось времени ни для меня, ни для школы.

— Мои тоже ругаются. Когда думают, что мы их не слышим.

Аманда неопределенно хмыкнула.

— Черт подери! — раздался высокий гнусавый голос.

— Тихо, Мэдди, — нахмурилась Аманда, покосившись на ярко-зеленого попугая в клетке.

Джорди тоже посмотрел на попугая.

Мэдди тоже помогал детям разговориться. Некоторые школьники целый месяц ежедневно заходили пообщаться с Мэдди, прежде чем решались на разговор.

— Хорошая птичка, — проворковала Аманда, повернувшись к клетке.

— Я тебя люблю, — отозвался Мэдди.

Джорди уже встал и надевал ранец. Ребятам вроде него трудно говорить о родителях. Говорить о собственных чувствах еще сложнее. Аманда не успела рта раскрыть, как он выскочил из кабинета и шумно зашагал по пустому коридору.

«Погоди! — хотелось крикнуть Аманде. — Давай поговорим о том, как мамы ссорятся с папами. Я могу говорить с тобой сколько угодно».

Но он ушел, и ее взгляд который раз за день упал на стоявшую на письменном столе фотографию Грэма. Его лицо сияло улыбкой. Большинство женщин, входивших в эту комнату, сразу обращали внимание на это лицо. Оно тоже помогало разговориться.

Нужно позвонить. Он ждет. Но пока ей нечего ему сказать. Возможно, ждать придется еще несколько часов. В последнее время все их мысли были заняты только ребенком, и это ее угнетало. Грэм успешно выполнял свою роль, проблема заключалась в ней, в ее теле. Конечно, он ничего ей не говорил, но все и так было ясно. Аманда чувствовала его нетерпение.

Чтобы отвлечься, она уселась на диван, взглянула на часы и стала думать о Куинне Дэвисе. Было половина шестого. Она сказала мальчику, что будет ждать его до шести.

Его записки встревожили ее. Он посылал их по электронной почте, первая пришла сегодня рано утром: «Мне нужно с вами поговорить. Только наедине. Можно?»

«Конечно, наедине, — написала в ответ Аманда. — Все останется между нами. Во время третьего урока я свободна».

На третьем уроке он не показался, но во время четвертого пришла еще одна записка: «Мои родители не узнают о нашей встрече?»

«Нет, — ответила Аманда. — Психолог обязан соблюдать конфиденциальность. Они узнают о нашей встрече лишь в том случае, если ты дашь письменное разрешение. У меня есть свободные полчаса после уроков, но, если у тебя тренировка, можно встретиться и попозже. Я буду до шести. Договорились?»

Ответа не последовало, но здесь Аманда ничего не могла поделать. Она не имела права оказывать давление.

Куинн Дэвис не был одним из многих. Он был звездой. Кроме того, он второй год был старостой класса, членом школьного совета и лучшим игроком бейсбольной команды. Два его брата учились в Принстоне и Уэст-Пойнте.

Скинув туфли, Аманда поджала под себя ноги. К счастью, ее работа позволяла носить неофициальную одежду. Школьники должны были видеть в ней не только профессионала, но и человека, к которому можно запросто обратиться. Миниатюрной Аманде, с ее непослушными светлыми кудряшками, нетрудно было выглядеть скорее на двадцать пять, чем на тридцать пять. Казаться компетентной специалисткой, но при этом не отпугивать детей ей помогал наряд — темно-синяя блузка из искусственного шелка и простые брюки.