Наско-Почемучка - [36]

Я долго стоял в коридоре вагона и глядел в окно.

Пассажиры в купе часто менялись. Все расспрашивали друг друга, кто и откуда, и заводили бесконечный разговор о погоде, об урожае, о политике. Спрашивали и нас, называли «учёными». Ванка пускался в глубокомысленные рассуждения о космонавтах, о космической пище, о невесомости.

Ехали несколько рабочих металлургического комбината. Пухлый младенец не отрываясь сосал материнскую грудь. В Пловдиве подсели два оперных певца и пианист. Пожилой инженер всё беспокоился о каком-то совещании и время от времени доставал блокнот, чтобы записать осенившую его мысль. В соседнем купе на матч в Бургас ехала целая футбольная команда.

На вопросы о том, кто мы и куда едем, мы с Наско отвечали уклончиво. И ни с кем не делились своими планами. Особенно приставал с расспросами дед, который проснулся незадолго до Пловдива. Хорошо ещё, что в купе вошёл парень с аккордеоном, на этом расспросы прекратились. Для аккордеониста тут нашлось место. Начались песни. Пели даже те, кто не умел петь. К ним присоединились певцы из других купе. Проснувшийся на верхней полке дед оказался самым голосистым. Он всё повторял:

— Для меня, чтобы вы знали, песня лучше всякой самой вкусной еды.

Мы с Наско кивали и при этом не заставляли себя долго просить, когда нам протягивали баницу, брынзу или котлету, доставая снедь из какой-нибудь дорожной торбы.

В перерыве между песнями дед нас угощал:

— Ешьте и помните деда Лазаря. Только в нашей деревне умеют печь такие баницы. Что вы всё молчите да смотрите в окошко? Не бойтесь, не проедете. Все остановки по радио объявляют.

Мы подъезжали к станции, от которой нам предстояло добираться до Велинова. Не отрываясь глядели в окно. Баницы деда Лазаря застревали в горле. Нам было не до песен аккордеониста. Деревья бежали рядом с поездом. Широкое поле росло, росло, уходило к горизонту.

За две минуты до остановки мы попрощались со своими спутниками.

Мы стояли в коридоре вагона, а поезд сбавлял ход, идя по Ивановой земле.

Всё вокруг было нам и знакомо и незнакомо. Мы спрыгнули на перрон и не успели оглянуться, как поезд тронулся.

— Ну, сюда добрались благополучно, а дальше?

— А дальше посмотрим, — решительно заявил Ванка. Огляделись. Перед нами было одноэтажное здание вокзальчика, телефонная будка, газетный киоск и фонтанчик с питьевой водой.

Я внимательно вглядывался в лица нескольких пассажиров, сошедших с поезда и спешивших к стоявшему неподалёку красному автобусу. Где-то тут может ведь оказаться Иван.

Пассажиры занимали места в автобусе. Я бросился было за одним высоким мужчиной. Хорошо, что я его не окликнул и не дёрнул за рукав. Это был вовсе не Иван. Но меня не оставляло предчувствие, что вот-вот случится что-то очень значительное.

Мы замешкались, и автобус уехал у нас из-под носа.

Начальник вокзала скрылся в своём кабинете. На перроне возле одинокого киоска и фонтанчика под лучами палящего солнца остались только мы с Ванкой.

Мужской голос, вылетавший из громкоговорителя, примостившегося на столбе, рассуждал об ирригации.

Надо было у кого-нибудь спросить дорогу.

Я подошёл к киоску:

— Дяденька, какой дорогой нам идти в Велиново?

Толстый киоскёр молча зевнул и мотнул головой налево.

— Это дорога в Велиново? — пытался я перекричать громкоговоритель.

Дяденька не удостоил меня ответом, просто кивнул.

Я поглядел на широкую асфальтированную дорогу. Казалось, ей нет ни конца ни края. Я пожалел, что мы упустили автобус, и обернулся к киоску, чтобы спросить, не известно ли, когда будет следующий, и онемел. Я даже Ванку кликнуть не мог. Я не сводил взгляда с будки и лихорадочно шарил по карманам. Я вытащил ножичек, записную книжку, сломанный карандаш. Какой-то шнурок обмотался вокруг пальцев. Наконец я нашёл завалявшуюся на дне кармана жёлтую монетку, которую искал, кинул её на стеклянный прилавок и дрожащей рукой схватил газету. Киоскёр вытаращил на меня глаза. Только теперь я выдавил из себя:

— Ванка, иди скорей!

— Газеты ты купил ещё в Софии, — сказал он с упрёком, отрываясь от фонтанчика.

— Иди прочти, говорят тебе!

Я сунул ему под нос газету.

— «Друг народа», — проворчал Ванка. — Что бы ещё я тут мог прочесть?

— «Друг народа», понимаешь или нет? Это же газета бая Владо. «Орган окружного комитета БКП»!

Я сложил газету и двинулся по шоссе. Ванка меня догнал. Мы не разговаривали. Молча шли по Ивановой земле.

Что нас ждало впереди? Что встретим мы вон за тем холмом, куда сворачивает шоссе?

Слева темнело распаханное поле. Справа колышет тяжёлые колосья спелая пшеница. Ни одной живой души не видно. Только длинноногие аисты важно вышагивали возле старых верб. Позади нас замирал голос громкоговорителя, сообщавший об уровне воды в Дунае. Мы дошли до поворота.

— Вот он, мост! — Я помчался к нему, потому что мне казалось, что если я не побегу, то он исчезнет у меня на глазах, куда-нибудь скроется, убежит, кто-нибудь его украдёт.

Я опёрся руками о перила и наклонился над водой. Ванка поравнялся со мной на мосту, задыхающийся, распаренный.

— Было бы у нас чуть больше времени, искупаться бы вон там, на глубине.

И вдруг до нашего слуха донёсся рокот трактора и звуки пионерской песни.