Насилие и социальные порядки.Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества - [7]
распространения безличных институтов эти изменения могут вскоре пойти вспять. При этом в центре остается опыт развитых стран, большая часть из которых характеризуется определенной общностью культуры. В этом смысле по отношению к будущему развитию развитых стран данный концептуальный подход более чем оптимистичен. Как ответил один из соавторов книги на вопрос о ситуации в США: «Мы счастливы, что живем в Америке».
Этот оптимизм, конечно, не тотален. Исторический подход показывает, что наибольшей устойчивостью во времени отличался примитивный, догосударственный порядок, когда человек вел присваивающее хозяйство и не был выделен из природы. Естественное государство, несмотря на свое относительно небольшое умение решать проблему насилия и проявлять адаптивность, просуществовало десять тысяч лет и знало такие взлеты цивилизации, как древнегреческая античность, республиканский Рим, итальянские города эпохи Возрождения. Открытый же порядок исторически еще должен показать свою жизнеспособность, ему ведь всего каких-то 200 лет. Можно сказать, что основной фокус этой книги — это последние 200 лет, они взяты за основу. Если взять за основу последние 10–15 лет, то страны с порядками открытого доступа не имели такого экономического развития. Эти сомнения по поводу нового открытого порядка лучше выражены Нортом в главе «Камо грядеши?» книги 2005 г.: «Сознание служит источником и вдохновляющей силой чудесных творческих свершений и всего того, что те влекут за собой в плане улучшения условий существования, и в то же время оно является источником суеверий, догм и религий, которые… привели к холокосту, бесконечным войнам, одичанию человека и современному… терроризму… Чудовищная разрушительная сила современного оружия превращает такое понимание (систем убеждений и представлений, — Д. Р.) в необходимое условие человеческого выживания» [11].
Актуальность книги для России
Усиление административной вертикали власти, подавление оппозиции в партийной жизни, уменьшение институциональной надежности прав собственности свидетельствуют о том, что степень безличности отношений и независимости бизнеса от государства резко уменьшилась. Государственное строительство капитализма «для своих», создание разветвленной, иерархичной системы привилегий, которые делают закон всеобщим для тех, кто не наделен особыми правами, делают Россию хорошим примером для той концептуальной схемы, которую отстаивают авторы книги.
Действительно, в книге не раз вскользь отсылают читателя к изменениям России в начале XXI в. «Месопотамия III тысячелетия до н. э., Британия при Тюдорах и современная Россия при Путине — естественные государства, но общества в них очень разные. Порядок ограниченного доступа — это не особый набор политических, экономических или религиозных институтов. Это фундаментальный способ организации общества», — поясняют авторы, когда хотят привести наглядные примеры естественного государства [12]. В другом месте авторы еще более бескомпромиссны: «…складывается впечатление, что за последнее десятилетие Боливия, Венесуэла и Россия регрессируют, проводя национализацию, устанавливая контроль или объявляя вне закона когда-то независимые организации» * *.
По мнению Б. Вайнгаста, современная Россия не только представляет собой яркий пример естественного государства, но, в его типологии, недавно перешла из разряда зрелых к базисному, или простому. Это произошло вследствие построения более жесткой вертикали власти, установления контроля над средствами массовой информации, ослабления институтов гражданского общества.
Организациям теперь стала требоваться для выживания тесная связь с государством, пропали умеренные сдержки в лице Думы, избираемых губернаторов и независимой прессы [13]. В рамках концептуального подхода авторов книги «Насилие и социальные порядки», несмотря на кажущееся усиление каркаса власти, вся система становится гораздо более хрупкой и подверженной внешним шокам и саморазрушению. Для самой элиты и групп элит — в данном случае тех, кто пользуется рентой, — нет гарантии, что институт личной власти останется надолго и обладает постоянством, что может таить в себе серьезные опасности в ближайшем будущем. Очевидно, что сама элита это прекрасно понимает, поэтому предпочитает перевозить семьи и капиталы в страны, где сформировался порядок открытого доступа. Долгосрочная перспектива внутри станы по многим обстоятельствам не создает достоверных обязательств. Никаких сомнений не возникает в том, что в самое ближайшее время перспектива порядка открытого доступа России не грозит. Читая в России утопию про открытый доступ, невольно вспоминаются слова Некрасова: «Жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется — ни мне, ни тебе».
Будущее социальных наук
Книга «Насилие и социальные порядки» междисциплинарна. Поэтому трудно ожидать, что она будет воспринята теми, кто работает в рамках жестких дисциплинарных границ. Она одновременно обращена к экономистам, историкам, политологам, антропологам. Авторы не стесняются прямо заявить, что это не просто еще один подход, но «фундаментально новый подход к изучению социальных наук». В центре подхода оказываются: проблема насилия, институциональная структура, организации и система убеждений. Авторы уверены, что для подобных исследований еще не существует статистической базы, поэтому оно носит описательный характер.
Дуглас Норт — лауреат Нобелевской премии по эко-номике 1993 года. Его книга, выдержавшая как минимум 9 изданий на английском языке, является одной из осново¬полагающих работ в области институционально-эволюци¬онной теории. Здесь рассматривается роль институтов (за¬конов, соглашений, кодексов поведения и т. п.) в социаль¬но-экономическом развитии. Особую ценность для россий¬ского читателя имеет анализ влияния четко определенных и защищенных прав собственности на эффективный эко¬номический рост, а также зависимости развития экономи¬ки от исторически сложившейся институциональной сис¬темы.
Институты влияют на тип экономической системы, на тот путь, по которому развивается экономика. Институты определяют в совокупности с используемой технологией трансакционные издержки и издержки производства, тем самым, влияя на экономическую ситуацию. Институты - это набор формальных правил, неформальных ограничений и механизмов их принудительного осуществления. Важно то, что формальные правила могут быть изменены государством, а неформальные ограничения изменяются очень медленно. И формальные правила, и неформальные ограничения, в конечном счете, формируются под воздействием субъективного мировосприятия людей, которое, в свою очередь, и определяет эксплицитный выбор формальных правил и развитие неформальных ограничений.
В XX веке была сделана попытка реализовать в политической практике теории, возникшие в XIX веке. И поскольку XIX век был веком утопий, XX век стал веком узаконенного террора. В XX веке была изобретена псевдодуховность, потому что современный рационализм иссушил души людей. Но эта ложная духовность основывается на рационализме прошлого. Исчезнувшие религии заменены мифами о возрождении. Политика потеснила Церковь, изобретя свой собственный катехизис, свой ритуал и назначив своих собственных пастырей. Пообещав рай на земле, она совершенно естественно порождает политический фанатизм.Все политические концепции XX века претендуют на революционность, за исключении концепции правового государства.
От автора: Этот текст видится мне вполне реальным вариантом нашего государственного устройства в недалеком будущем. Возможно, самым реальным из всех прогнозируемых. Дело в том, что у каждой государственной системы есть вполне определенные исторические и технологические предпосылки. Верховая езда родила рыцарство и феодализм. Огнестрельное оружие родило «демократию по-американски». Сейчас интернет, продвинутые технологии и переизбыток огнестрельного оружия, рождают новую власть. Новое мироустройство, которого не было никогда прежде. Добро пожаловать в новый прекрасный мир!
Свою новую книгу Юрий Мухин начинает с критического разбора печально знаменитых «Протоколов сионских мудрецов», чтобы показать, какие представления о государстве, политике и экономике существуют в конспирологической литературе, как они сбивают с толку тех, кто интересуется этой темой. Далее он пишет о том, что в действительности представляет собой государство, на каких принципах оно основано, какая связь присутствует между политикой и экономикой. Не довольствуясь теоретическими построениями, автор приводит примеры из жизни западных государств и нашей страны – в частности, подробно останавливается на анализе либерализма в прошлом и настоящем, на влиянии этого политэкономического течения на Россию. В последней части книги Ю.
Книга Майкла Волфа “Огонь и ярость. В Белом доме Трампа” вышла в январе 2018 года и мгновенно стала бестселлером. В основе книги – более двухсот интервью, взятые у различных экспертов и сотрудников администрации президента, а также разговоры, свидетелем которых становился Волф, имевший свободный доступ в Белый дом. Журналист описывает различные интриги и закулисные игры в Белом доме, приводит самые нелицеприятные высказывания соратников президента друг о друге и о нем самом.
Книга «Кража, или Белое солнце Крыма» известной украинской журналистки и телеведущей Наташи Влащенко посвящена одному из самых трагических событий в истории современной Украины — вероломному захвату Крыма Российской Федерацией. О том, как это было, рассказывают люди, находившиеся непосредственно в эпицентре событий зимы — весны 2014 года: О. В. Турчинов, О. Т. Кихтенко, А. Б. Аваков, С. Т. Полтарак, И. П. Смешко, В. А. Наливайченко, А. Чубаров и многие другие представители власти, а также, конечно, жители Крыма.
Сегодня нередко можно встретить человека, который ненавидит свою страну из-за моды; который ненавидит русскую нацию, при этом сам же является чистокровно русским; который требует от властей бесплатных высоких пособий и хороших, убранных улиц, когда сам же выкидывает пачки от чипсов на дорогу и даёт взятки ГАИшникам. И этот человек считает себя борцом с системой, оппозиционером и противником русского народа, гордо называя себя «либералом», когда таковым даже в корне не является. Он — либераст.