Наши все тридцать - [3]

Посвятив свою юность легкой атлетике – и, черт возьми, именно суперспринту! – я не понаслышке знала, какой ценой дается каждая десятая доля секунды в беге на сто и двести метров. Именно тогда, когда я одолевала свои смешные, по меркам мирового спорта, десятые доли, проливая за каждую ведро пота, Лимфорд Кристи и сверкал в зените своей нечеловеческой карьеры. Для меня и для многих миллионов он был богом, для Америки национальным героем. С точки зрения биологических данных он был точно не человек. Окажись я на месте моей подруги, то никогда, никогда не посмела бы посягнуть на Кристи как на сексуальный объект! Его образ был канонизирован в моем сознании. Расскажи мне подруга, что она поимела на бреющем полете Бреда Пита (а с нее станется, как же), мне было бы легче.

Но что делать?! Пока я со свистом в ушах носилась по беговой дорожке, моя подружка непринужденно шлялась по подиуму, показывая шмотки, – и знать не знала, кто такой Лимфорд Кристи.

Поэтому он пригласил ее на бокальчик вина, и она пошла с ним его выпить, и за ужином они много болтали и смеялись, и каким-то образом он узнал, какой у нее номер комнаты, и проводил ее до него, и нежно поцеловал, и оставил… И когда она, еще не успев как следует изумиться внезапному исчезновению героя вечера, вошла в номер, то увидела, что он весь усыпан лепестками роз, и ахнула, и развернулась к двери, чтобы броситься назад, догнать – поцеловать? благодарить? отчитать? – этого она понять не успела, – но в дверь уже опять входил он, нахлынувший на нее, как черная тропическая ночь, как настоящий Отелло.

И меньше чем через месяц мне, с завываниями и причитаниями, вздохами и повторениями, были рассказаны все подробности, которые казались такими же фантастичными, как и все спортивные достижения мистера Кристи.

Выяснилось: жизнь, проведенная в большом спорте, никак не сказалась на его здоровье и потенции. Он любил дело продолжения рода даже более страстно, чем процесс награждения золотой медалью. И сам на эту тему неоднократно высказывался. В Америке у него к тому же была молодая ревнивая жена с двумя детьми и туча любовниц среди коллег по цеху.

В профессиональной среде его прозвище было Пума. И не напрасно, считала моя подруга. Спя чутким сном, она видела, как по ночам он встает и идет в ванную: в неверном свете ночного Парижа, льющимся в окно их номера, он шел действительно как пума, и могучие рельефные мышцы – не двигались, нет, – а красиво переливались под черной атласной кожей.

Ему, между прочим, было тогда сорок два года. Он выступал за сборную США чисто статусно, время от времени. Его уже не волновало, каким по счету он придет к финишу, он знал: вряд ли еще кто-нибудь в истории человечества сможет держать абсолютный рекорд мира десять лет подряд.

Спустя год после той парижской лавстори, Лимфорд Кристи прилетал в Москву, чтобы принять участие в соревнованиях с последующими сборами в благотворительный фонд и говорить какие-то речи. Я видела его издалека. Он шел в сопровождении охраны по пустынному коридору спорткомплекса, высокий, огромный, с легендарным непроницаемым лицом, которое столько раз я видела по телевизору. На нем был спортивный костюм такой дороговизны, что как костюм уже и не смотрелся, а напоминал Скорее космическое одеяние какого-то неземного существа. По мере приближения Лимфорда ко мне его охрана засуетилась, но я издали показала им свой специальный бейдж (я пришла к моей рыжей приятельнице, которая организовывала и проводила это мероприятие), и они успокоились.

Лимфорд приблизился и повел в мою сторону темными глазами. Я слабо улыбнулась. Он дрогнул уголком порочного губастого рта в ответ. И прошел мимо. Ослепительная даль коридора разверзлась тысячеголосым гомоном, и Лимфорд Кристи пропал в ней, как не было, вместе с охраной. Вышел, так сказать, в свет.

В коридоре, где я ждала мою подругу, сразу после этого восстановилась необычная тишина. Затем многозначительно заурчал унитаз, и из двери туалета вышла она, моя рыжая фотомодель: серые мешки под глазами, серые глаза, худющая. Она, конечно, не знала, что Кристи поведут именно этим коридором на выступление.

– Как же меня все достали! – с сердцем произнесла она. – По…ть спокойно не дадут, сто раз сейчас по рации вызывали!

– Здесь Лимфорд только что проходил, – сказала я, – с охраной.

– Да ты что? – оживилась она. – Прямо здесь?! Ну и как он тебе?

– Да он-то мне хорошо, – ответила я с грустью, – но, видно, я ему не очень. Хоть бы улыбнулся как следует, сволочь…

Но Лимфорд Кристи, видимо, имеет устоявшиеся пристрастия, любит рыжих женщин с серыми глазами. А у меня темные волосы и голубые глаза.

– Ты идешь с ним сегодня на ужин? – с надеждой спросила я подругу.

– Нет, – пренебрежительно ответила она, – он здесь с женой. И потом, – она ядовито ухмыльнулась, – думаю, время большого спорта в моей жизни уже позади.

Действительно, у нее в жизни в тот момент началось время большого искусства.

На том и закончилась история с Лимфордом Кристи. Мы видели, как он произносил речь, и даже помахали ему с трибуны. Его светлый образ живет в нашей памяти и доныне, время от времени всплывая в разговорах. В моем случае этот образ все-таки одет, что немаловажно для кумиров, как мне кажется.