Наши расставания - [43]

Не могу без волнения смотреть на него теперешнего. Роман — добрый мальчик, обаятельный, умеющий слушать других. Жаль только, у него напрочь отсутствует художественная жилка. Хуже того, он ненавидит читать. С его именем и профессией его матери это выглядит почти как самоотрицание в зародыше. По-моему, он, как и большинство современных подростков, понятия не имеет, чем станет заниматься в будущем. Пока его больше всего интересуют девочки. Иногда он мне про них рассказывает, краснея при этом. Я веду мужские разговоры с моим крошкой.

Меня часто посещают мысли о механизмах желания. Сам я довольно неуклюже вел себя с женщинами и наломал немало дров. Я был страшно зашорен и теперь понимаю, что все мои беды происходили от недостатка родительского тепла. Я жил в страхе перед огромностью мира. Неспособный к путешествиям, я с ужасом смотрел на открытки, присылаемые родителями из их поездок. Если я и отваживался пару-тройку раз стронуться с места, так разве что в Швейцарию, хотя и сам не знаю, что меня туда влекло, — возможно, стремление к покою и защищенности. Только не думайте, пожалуйста, что моя жизнь в сорок лет сера и однообразна. У меня есть друзья, прекрасный сын, работа, стимулирующая умственную деятельность, я только что пережил любовное приключение, правда, оно уже закончилось, но в нем были волнующие моменты и довольно смелые эротические шалости, у меня масса интересов, я искренне восхищаюсь многими людьми, от Франца Шуберта до Джона Колтрейна, от Виллема де Кунинга до Витольда Гомбровича, и многими произведениями — от «Кинг-Конга» Фрэнка Заппы до «Страха жидкой пытки» Сальвадора Дали, я люблю множество разных вещей, например ризотто с грибами, потому что ризотто с грибами очень вкусно пахнет, и суп я люблю, вообще люблю все, что не надо жевать, и я живу достаточно разносторонней жизнью, увлекаюсь спортом, слушаю по радио трансляцию футбольных матчей и бегаю трусцой, а в перерывах сажусь на скамейку, смотрю на проходящих мимо женщин и иногда сочиняю про них разные истории, иногда я плачу, а иногда — смеюсь, иногда мне нравятся плохие фильмы, и я часто думаю про своего деда, которого очень любил, и про Ирис, которая все же сыграла в моей жизни важную роль, и про Эмили, и конечно же про Селину, и про Шарлотту, и про многих других, чьи имена теряются в сумраке, но передо мной всегда стоит Алиса, одна Алиса, неизменная Алиса, и у нас над головами прыгает смех, как будто первая любовь — это не просто пожизненное, а вечное наказание.

Через несколько месяцев после нашего последнего расставания она прислала мне эсэмэску на день рождения, и я тут же ответил предложением встретиться. Но она больше не отзывалась. Как будто давала мне понять: я здесь, я существую, я думаю о тебе, но видеться нам больше не надо. Я ужасно на нее разозлился. Потому что как раз в тот момент, когда меня настигло ее сообщение, я только-только начал приходить в себя. Я сменил номер телефона, и мы опять потеряли друг друга. О ее жизни я ничего не знал. Не знал, что после смерти сестры на ее долю выпали новые страдания, потому что некоторое время спустя ее отец насмерть разбился на машине. Мать после этого второго несчастья впала в глубокую депрессию. Постепенно Элеонора перестала разговаривать. Алиса была сильной, очень сильной, она смогла перенести разрушение семьи, избрав свой вариант поведения: она полностью замкнулась на дочери. Для нее больше не существовало ничего в мире — только необходимость защищать своего ребенка. О том, что она женщина, она попросту забыла. С тех пор как ее мать погрузилась в молчание, она была не способна ни на любовь, ни на нежность. Муж от нее ушел, но ей без него стало даже лучше. Спустя короткое время он женился на довольно известной певице. Ну, говорят, что известной, потому что лично я про нее не слыхал. В «Ларусс» ее пока не включили. Так прошли годы перед тем, как мы встретились еще раз. Да-да, мы с Алисой действительно встретились, и эта встреча была единственным вмешательством случая в нашу историю.

Наши дети были ровесниками и, как многие сверстники, разделяли одни и те же пристрастия. И Каролина, и Роман переживали свой хипповый период, когда курят первые косяки, бойкотируют парикмахеров и будильники. Это была пора психоделической музыки и культа легкости. Они сходили с ума по Че Геваре, по Дженис Джоплин и Джиму Моррисону. Вокалист группы Doors, похороненный на кладбище Пер-Лашез, превратился в миф, не поддающийся эрозии, и толпы фанатов у его могилы не только не редели, но становились все гуще. Доживи он до наших дней, он был бы уже старик. Я пытался представить себе его сегодняшнего. Я часто думаю о таких артистах, как Джон Леннон или Элвис Пресли, об их непрожитых жизнях и несозданных произведениях. Каким он был бы в семьдесят лет, Джим Моррисон? Наверно, ходил бы с мобильным телефоном и проверял электронную почту.

Я по-прежнему тосковал по Алисе, но моя тоска обрела более спокойные формы, похожие на тихое помешательство. Алиса текла в жилах моего прошлого. И дня не проходило, чтобы память о ней не настигала меня, она возникала ниоткуда и не торопилась меня покидать. Я вспоминал сцену нашей ссоры на немецком, после которой пошел ее встречать с картонной табличкой на шее, но теперь, благодаря фильтру минувших лет, эта ссора виделась мне чудесной, все мне казалось восхитительным, и даже о нашем разрыве я мог думать, не обливаясь холодным потом. Алиса была и всегда останется дамой моего сердца, прекрасной дамой скромного рыцаря с его убогими владениями и нелепым прошлым. Вот и сегодня, в день, когда мне предстояло снова увидеть ее, я ощущал только бесконечную нежность к тем детям, какими мы были.