Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник" - [12]

Побежденные ими наши маменьки, дочки и внучки, одетые по последней моде, целые дни проводили в роскошных будуарах, окруженные гостями. Их туалет, язык и манеры напоминали что-то французское; но при всем том оне не могли назваться благовоспитанными, а исключительно подражательницами, далеко не усвоившими себе той гармонической прелести в обращении, которая преобладает и так пленяет во Франции. «Когда московские барыни, — писала мисс Вильмот, — оглядели вас с головы до ног, перецеловали вас раза четыре или раз шесть вместо двух, поручили себя вашей вечной дружбе, в шутливом тоне и прямо вам в лицо провозгласили, что вы прелестны, расспросили о цене каждого предмета в вашем наряде и выразили свои предположения на счет большей или меньшей удачи предстоящего бала в благородном собрании, — более от них уже ожидать нечего. Едва ли мысли их могут простираться далее, разве только, чтобы бранить русских ювелиров и восхищаться искусству французских» [61].

По словам современника, высшее русское общество, воспитанное французами, с детства приобретало предпочтение к этому народу, узнавало Францию только en beau и считало ее отечеством вкуса, светскости, искусства и изящных наслаждений. Она же считалась «убежищем свободы и разума, очагом священного огня, где они (русские) некогда зажгут светильник, долженствующий осветить их отечество» [62].

Моды, безверие и даже привычки французов стали образцом для русского человека, а французские пансионы и даже иезуитская коллегия — учебными заведениями, куда отдавалось молодое поколение лучшего общества. Сюда поступали знатные русские юноши: Голицыны, Гагарины, Толстые, Шуваловы, Строгоновы, Вяземские, Одоевские и другие. Чтобы привлечь к себе исключительно одну аристократию, содержатель пансиона, аббат Николь, назначил за пансионера огромную по тогдашнему времени сумму и, несмотря на то, встретил всеобщее к себе сочувствие. Княгиня Юсупова одна из первых отдала своего сына в иезуитскую коллегию, поддерживала ее деньгами и убедила сестру свою, княгиню Голицыну, отдать и своих детей туда же [63]. «Здесь юные представители древних родов наших молились по-латыни, по-латыни же читали Евангелие, учились закону Божию по латинскому катехизису и во время латинской мессы аколитами (enfauts de choeur) прислуживали священнодействующим патерам» [64]. Несмотря на все это, родители надеялись, что в заведении этом сохранится нравственность их детей, а главное, дано будет воспитание, необходимое для света, т. е. светского общества. Высшее светское образование того времени состояло исключительно в знании иностранных языков, особенно французского и в умении танцевать [65]. «Натирали ребят наружным блеском», готовя их для удовольствия, а не для пользы общества, учили говорить и писать легко по-французски, декламировать стихи, играть свободно на сцене пьесы, ловко танцовать минуэт или французскую кадриль — вот что называлось получить окончательное воспитание, т. е. домашнее воспитание, так как другого воспитания в то время почти что не было [66].

Относясь неуважительно к русскому ученому сословию и не доверяя природным учителям, дворянство предпочитало им иностранных гувернеров и домашнее воспитание своих детей. Последние отдавались в гимназии весьма редко, а в университет поступали еще того реже. Гимназии и университет были открыты для детей «разночинцев» и людей всякого состояния, а столбовое дворянство не считало возможным сажать своих детей рядом с ними. Сыновья небогатых дворян воспитывались в кадетском корпусе, люди более достаточные отдавали сыновей в Московский благородный пансион, бывший при университете, в Царскосельский лицей и Пажеский корпус, но большинство предпочитало воспитывать их дома [67].

В то время хорошее или дурное воспитание было делом случая и прекрасно охарактеризовано стихом Пушкина:

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь,

Так воспитаньем, слава Богу,

У нас не мудрено блеснуть.

По словам великого поэта, домашнее воспитание в России было тогда самое недостаточное и самое безнравственное. Домашний быт помещиков в первое двадцатипятилетие нашего века сохранял еще многие черты провинциального дворянства Екатерининского времени. Большая часть дворян состояла из людей мало достаточных, не получивших никакого образования и следовательно не имевших возможности дать его детям. Жившие вечно в деревнях, удаленные от всякого сообщества и почти всегда пренебрегаемые богатыми своими соседями, дворяне эти не только не могли доставить детям своим самых первых начал образования, но и указать им на обязанности благородного человека [68]. Ребенок, говорил A.С.Пушкин, будучи окружен одними холопами, «видит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает никаких понятий о справедливости, о взаимных отношениях людей, об истинной чести» [69]. Имея перед глазами примеры злоупотребления господской власти, часто буйства, неумеренности и даже разврата родителей, этот полудикий питомец лесов и степей развивал свои инстинкты и характер в этом направлении.

Как в век Екатерины, так и в начале настоящего столетия дети с ранних лет поручались попечению нянек, на обязанности которых лежало водить их по праздникам в церковь и раза два в неделю возить на поклоны к наиболее почетным и влиятельным родственникам. С семилетнего возраста ребенок поступал на руки дядьки, из крепостных грамотных людей, и его начинали учить. Воспитание ограничивалось, если представлялась к тому возможность, изучением двух или трех иностранных языков и начальным основанием всех наук, преподаваемых каким-нибудь одним нанятым учителем.