Нашествие арабуру - [30]

— Мшаго — это оружие Богов. Но не наших, иначе они давно поделились бы с нами.

Значит, я не ошибся, подумал Акинобу, не испытывая при этом никакой радости. В одной индийской книге он читал об оружии Богов, обладающих невероятной силой, сжигающих целые города и страны. Тот, кто привлечет их на свою сторону, тот и выиграет.

— Я не видел огненного катана, — соврал Акинобу и выпил еще пива.

Напиток ему нравился, к тому же он помогал запутать незнакомца, который о себе ничего не рассказал. Так обучены только ниндзюцу — ничего не говорить, а выспрашивать исподволь.

— Меня зовут Ига Исикава, — сказал Абэ-но Сэймэй, словно прочитав его мысли.

На самом деле Абэ-но Сэймэй понял, что ему не удастся разговорить собеседника, и он решил применить другой ход.

— Не тот ли Исикава, который покушался на жизнь нашего императора и был сварен заживо?

— Да, моего отца звали Гоэмон Исикава, — словно бы с удивлением ответил собеседник.

— Но я слышал, прошу прощения, что вместе с отцом погиб и сын.

— В последний момент мне повезло больше.

— Наму Амида буцу! — воскликнул Акинобу.

— Наму Амида буцу! — повторил Абэ-но Сэймэй. — Не выпить ли нам еще? — спросил он, опрокидывая кувшин, из которого вылилась всего лишь тоненькая струйка пива.

— А куда спешить? — удивился Акинобу. — День длинный! — на какое-то мгновение почувствовал, что опьянел, алкоголь дал о себе знать: вдруг все стало легко и просто.

Харчевник живо притащил кувшин побольше. Этот сорт пива был очень странным — темным и тягучим, как гаоляновое масло. Но самое интересное заключалось в том, что Абэ-но Сэймэй расплатился с харчевником даяном[111]. До недавнего времени китайские монеты были запрещены. Не значит ли это, что Ига Исикава — шпион Поднебесной? Но это не суть важно — по крайней мере, не сейчас, когда они оба сидят и пьют хорошее, доброе пиво. Как же мне его обхитрить? — думал Акинобу.

— Действительно! — воскликнул Абэ-но Сэймэй. — Мы, кажется, нашли то, что искали.

— За смелых и неподкупных!

Впрочем, тост был всего лишь данью вежливости. Кто из нас смелый и неподкупный? — подумал каждый их них. Кажется, я! — гордо решил Абэ-но Сэймэй. Или я, — взял чашку с пивом Акинобу.

Коварство владеет миром, в свою очередь решил Акинобу, цедя пиво, которое оказалось очень и очень вкусным — вкуснее предыдущего. Если бы он знал, что светлоглазый Абэ-но Сэймэй специально заказал такое пиво, он бы не удивился. Просто это пиво валило с ног и развязывало язык.

— Отец мой был кёданом[112]. Он умел хорошо слушать и прыгать. Его ценили в клане пятидесяти трех Кога. Слышал о таких? — в голосе Абэ-но Сэймэй прозвучали нотки гордости.

Абэ-но Сэймэй специально представился именем Ига Исикава, который существовал в реальности. Это был один из приемов, чтобы разговорить собеседника, не усугубив собственного положения. Настоящего Ига Исикава казнили химицу сосики еще во времена императора. Потом Тайный сыск императора разогнали — так что концы надежно были спрятаны в воду.

— Откуда? Я всего лишь бедный крестьянин, — скромно ответил Акинобу, опустив голову, и добавил, уловив недоверчивый взгляд: — В детстве я два года обучался в буддийском монастыре, но потом вернулся в деревню — надо было помогать родителям.

Честно говоря, он не помнил имени Гоэмон Исикава в списках Совета Сого. Но возможно, его отец был рядовым исполнителем. К тому же Акинобу смутил тот факт, что кёданами чаще становились самураи самых разных рангов. Их нанимали в зависимости от задания на один день или на три луны. Но кёдана очень редко использовали в качестве убийц. Для этого предназначались синоби[113], да и то не всякие, а только пригодные для этого люди. Если его отец умел хорошо прыгать, значит, он был не кёданом, а синоби.

Абэ-но Сэймэй тоже улыбнулся, давая понять, что он ни капельки не верит собеседнику. Действительно, Акинобу был похож на крестьянина так же, как горный монах на императора. Такой взгляд бывает только у самураев. А воли ему не занимать, подумал он. Надо быть осторожным.

— Видать, ты здорово разбогател, раз ходишь по харчевням в такие времена?

— Да… — очень просто объяснил Акинобу. — Я староста трех деревень. Теперь я работаю на новых хозяев. Они хорошо платят. Но ты отвлекся.

Если он врет, подумал Абэ-но Сэймэй, то искусно, ибо я не могу поймать его на лжи. Он внимательно посмотрел на Акинобу и пришел к выводу, что тот действительно может быть старостой трех деревень, работающих на арабуру. Но тогда я зря рассказываю ему байку — он донесет на меня, и Абэ-но Сэймэй невольно сделал движение, которое не ускользнуло от казалось бы ленивого взора Акинобу — схватился за пояс, где у него был спрятан узкий, острый индийский нож.

— Прости, отвлекся, — согласился он, оправившись от неловкости. — Нас загнали в горы Хидзи яма, но мы были так ловки, что перепрыгивали через пропасти, и враги не могли за нами угнаться. Сотни их полегли в горах, прыгая за нами.

Учителя, которые с ним занимались, долго-долго выбивали из него привычку хвататься за оружие, но так и не выбили, ибо Абэ-но Сэймэй от природы был импульсивен. В этом крылись одновременно сила и слабость. Сила заключалась в том, что он мог опередить любого противника, а слабость — в том, что он преждевременно выдавал себя с головой. Правда, это происходило очень редко — как сейчас, когда Абэ-но Сэймэй слегка опьянел, к тому же, услышав, что его собеседник простой крестьянин, хоть и староста трех деревень, он невольно стал презирал его, как любой самурай презирает крестьянина.