Наше падение - [52]

Джейн замерла от неожиданности, увидев выскальзывающую из его кармана бутылку, которая, ударившись о бетонный пол вестибюля, тут же разлетелась на мелкие кусочки. Она сразу поняла, что это было нечто алкогольное, спиртное, даже если бы это была наичистейшая вода, растекшаяся по полированной плитке пола.

— Что это? — тихо спросила она.

Бадди, ничего не говоря, стал на колени и начал собирать осколки стекла и разлившийся джин.

— Ба…дди… — протянула его имя она. — Что эта бутылка делала у тебя в кармане?

Он теперь осознал, что через них стремился поток людей, которые, проходя мимо, с недоумением оглядывались на них. Кто-то мог усмехнуться, а кто-то просто проныривал мимо или даже перешагивал через них.

— Я… — все, что он сумел произнести, не желая увидеть глаза ее и собравшихся вокруг, при этом не найдя ответ на ее вопрос — также, как и на свой. Он начал собирать осколки, аккуратно складывая их в кучу, чтобы не порезаться, и оглядкой искать находящийся поблизости мусорный контейнер. Он уже не глядел на ноги проходящих мимо людей. Он поднял взгляд, побоявшись ее глаз и ужаса в них, сопутствующего ее голосу. Но рядом ее не было.

На стоянке торгового центра, стоя около машины его матери, Джейн пыталась по кусочкам, один к одному выложить картину, может, не столь ясную, но более-менее цельную. Бадди — пьяница и, может быть, хронический алкоголик. Она не была уверена в том, что все именно так, но разгадка того, почему она как бы не обращала внимания на ощущение некоторой дистанции от Бадди, которого, она знала, что любит, и была с ним рядом. Иногда это был запах, подмешанный к его дыханию, который ей казался запахом какого-то лекарства, жевательная резинка, которая постоянно была у него во рту, или «Лайф-Сейферс» — леденцы с резким запахом мяты, которые, падая, рикошетом отскакивали от пола, и он в темноте кинозала начинал собирать их посреди сеанса, хотя прежде утверждал, что ненавидит как жевательную резинку, так и леденцы. Или вдруг его невнятная речь. Временами она на самом деле думала, что у него дефект речи, который он пытался скрыть. Все это не стыковалось у нее в сознании. Но ее подозрения незаметно исчезали — сразу, как только появлялись, когда она видела, как он поедает ее глазами и дышит ею. Теперь, когда толпа рассеялась, она была рада, что он припарковал машину на пятне света под фонарным столбом. Она вздрогнула, подумав о том, как он стоит на коленях в вестибюле с опущенной головой, как и тогда, когда впервые она увидела его в «Моле». Боже, как она его любит. И теперь ее любовь стала напоминать своего рода болезнь, поразившую каждую клеточку ее тела.

Она увидела, как он приближается, медленно пересекая стоянку, с опущенной головой, будто маленький мальчик, вернувшийся домой в преддверии наказания. Она снова испытала к нему нежность, и у нее в глазах собрались слезы.

«О, Бадди, бедный мой Бадди…» — пробормотала она, подмешав к своей нежности немного жалости. Может, она чего-то не поняла, может, не все было так страшно, и она преувеличивала. Все, чего она хотела, так это сжать его в своих объятиях и расцеловать, чтобы все плохое из нее изошло.

Их напряженный разговор начался после киносеанса, через полтора часа после той бутылки на стоянке в машине. Публика долго вываливала из кинотеатра. Вечерняя прохлада напомнила о себе ветром, пинающим по тротуару обрывки бумаги.

— Но это — не проблема, — сказал Бадди. — Я пью, потому что мне это нравится. Проблемы могут начаться, если я прекращу пить. Понимаешь, о чем я? — он удивился остроте собственного мышления, насколько он мог быть логичен и убедителен, хотя на лице у Джейн проступило сомнение. Ее взгляд был где-то вдалеке, будто она пыталась разглядеть нечто недоступное глазу.

— Но это же ненормально, Бадди, — сказала она, пытаясь сохранить хладнокровие хотя бы в голосе, презирая панику, которая снова ее поработила. — Ты учишься в старших классах, и тебе вообще не следует пить. Ну, допустим, на вечеринке, с друзьями, немного, чуть-чуть… как много ты пьешь?

Он нахмурился, взвешивая, что она подумает, если узнает, сколько он пьет на самом деле. Он сказал ей, что ему нравится пить, и затем ей придется сказать, что он пьет, делая домашнее задание, или, чтобы расслабиться после школы.

— Не слишком много, — сказал он.

— Сколько это, не слишком много?

Его мысли закишели, будто муравьи в разворошенном муравейнике.

— О… может быть, пинта на протяжении нескольких дней… — он понимал, что нужно продолжать сохранять с ней деликатность. Количество, названное им, не могло быть слишком большим или слишком маленьким. Когда он увидел, как окаменело ее лицо, он понял, что зашел слишком далеко, и попытался поправить свои слова: — Я не считал, сколько. Я даже не знаю, что такое много…

Ее вопросы были нескончаемы: «Где покупаешь? Как покупаешь,

если возрастом еще не подошел? У кого покупаешь?»

Он отвечал, но в его ответах была защита. Он говорил ей правду, но не всю, и не стал рассказывать ей о том, как он иногда не может найти «Мякиша», как болтается по парку с бездельниками, и как сам чувствует себя бездельником. Он не стал рассказывать о похмелье на утро, о том, как, придя в школу, тут же стремится к своему шкафчику, чтобы добраться до припрятанной бутылки, и о том, что именно в этот момент, в эту минуту, когда они говорили, и настаивал на том, что пьет лишь потому, что ему это нравится, и может бросить пить, как только захочет… выпить ему хотелось до отчаяния. Для него было хуже смерти, если он не мог добраться до сладкого утешения в бутылке.