Наше неушедшее время - [72]

Шрифт
Интервал

Но «крамольного» там ничего не было. Однако:

– Без разрешения Вы не имеете права сделать даже копию из журнала «Работница». Так что уголовное преступление налицо.

Капитан – еще резче:

– Найдется и политическое. Дело не в самих стихах и письмах. Но там есть предисловие составителей. Если в нем хоть одна антисоветская фраза – вот Вам и политика.

Тянулось это целый месяц. Тягали меня не раз.

Как-то в Доме ученых на Кропоткинской ко мне подошли две незнакомые женщины. Назвали меня по имени-отчеству, и одна их них сказала, немножко смущаясь:

– Мы работаем в Главлите. Нам поручено рассматривать Ваш случай. Мы в этой книге крамолы не нашли.

Я растерялся от неожиданности…. С чего это сотрудницы Главлита – цензуры – решили вдруг со мной объясняться? Я ничего не ответил, но, видно, на лице у меня было удивление. И другая сказала:

– Понимаете, мы обе любим Гумилёва… И были на Вашей лекции здесь, в Доме ученых.

Еще помолчали.

– Но ведь решать будем не мы…

Я понял, что пришло время, как говорится, сушить сухари…

Но внезапно все сошло на нет. Почему? Я мог только гадать. Главное, думаю: все-таки шел ноябрь 1986-го. Перестройка набирала темпы. И еще. Вокруг имени Гумилёва уже начался такой бум, что устраивать экзекуцию, связанную с его именем, наверно, было ни к чему. К тому же срочно потребовалось мое участие в очередной советско-американской Дартмутской встрече, в обсуждении непростых событий на Юге Африки. На этом фоне мое «дело» кануло в Лету.

Так что «не всегда хорошо кончалось» не только в Питере, а и в Москве, и не только при жизни Ахматовой, но и позднее.

Книгу «Николай Гумилёв. Неизданное и несобранное» мне, конечно, не вернули. Ни тогда, ни потом.

Встречи с «невенчанной вдовой»

Мы прожили столько лет,
А жизнь нашу всякий осудит.
Ирина Одоевцева

Анна Андреевна считала, что Ирина Владимировна Одоевцева создает себе образ невенчанной вдовы Гумилёва.

О воспоминаниях Одоевцевой Анна Андреевна знала, но ее книгу «На берегах Невы» не видела: она вышла в 1967-м, когда Ахматовой уже не было в живых.

Если бы Ахматова ее прочитала, быть может, смягчила бы свое суровое отношение к Одоевцевой, не считала бы ее одной из «ничего не помнящих старушек» и не винила в «мещанских сплетнях».

Одоевцева писала об Ахматовой с глубоким, почти молитвенным трепетом. Как поэтессу – просто боготворила. Об ее отношениях с Гумилёвым высказывалась предельно уважительно. «Я уверена, что Ахматова была главной любовью Гумилёва и что он до самой своей смерти – несмотря на свои многочисленные увлечения, – не разлюбил ее»[186].

Преклонением перед Ахматовой проникнута вся книга. «О, я дала бы пять, десять лет своей жизни, чтобы так идти с ней и слушать ее всю ночь, до утра»[187].

И человек, которого Анна Андреевна когда-то любила и о котором до конца дней отзывалась с глубоким уважением, – Борис Васильевич Анреп – считал воспоминания Одоевцевой заслуживающими доверия.

Борис Анреп хорошо знал Гумилёва. Возвращаясь из Лондона в Россию в 1918-м, Гумилёв именно ему оставил свой архив и вещи.

Я многократно встречался с Одоевцевой в июле и августе 1988-го, когда она, вернувшись в Петербург из многолетней эмиграции, отдыхала под Москвой, в Переделкине, в Доме творчества писателей. Она подарила мне тогда свои воспоминания.

Никто, пожалуй, не знал Гумилёва в последние годы его жизни так близко, как она. Ее он всем представлял как свою ученицу.

И в конце восьмидесятых память у Ирины Владимировны была ясная. Это уже само по себе вызывало уважение. Ведь ей было за девяносто.

Поразила она меня и редким среди мемуаристов качеством – отсутствием эгоцентризма. Не ставила себя в центр событий. А об ушедших говорила благожелательно. Вспоминала скорее их хорошие черты, чем плохие. Не в этом ли секрет ее поразительного долголетия? Может быть, она давно поняла это сама?

По набережной ночью мы идем,
Как хорошо – идем, молчим вдвоем.
А этот разговор
На завтра мы отложим, на потом.
На послезавтра…
На когда умрем[188].

Всегда стремилась быть веселой и беспечной:

Я во сне и наяву
С наслаждением живу[189].

Не влияние ли это Гумилёва? Он так любил в своих стихах слова «весело», «веселый». Хотя взяла же эпиграфом к одному из своих стихотворений слова Блока: «Звезды, звезды, откуда такая тоска!».

* * *

Памятуя, как сурово Ахматова отзывалась о воспоминаниях, написанных эмигрантами Серебряного века, я старался выяснить мнение Одоевцевой. Держа в руках «Петербургские зимы» Георгия Иванова[190] и его очерк «О Гумилёве», прочитал ей несколько мест, поразительно неправдоподобных.

О Гумилёве там сказано: «Он не путешествовал как турист. Он проникал в неисследованные области, изучал фольклор, мирил враждовавших между собой туземных царьков. Случалось – давал и сражения. Негры из сформированного им отряда пели, маршируя по Сахаре»[191]. И привел слова песни:

Нет ружья лучше Маузера!
Нет вахмистра лучше Э-Бель-Бека!
Нет начальника лучше Гумилеха![192]

Но Гумилёв не устраивал сражений. В Сахаре не успел побывать. У африканцев, с которыми он путешествовал, не было вахмистров. Да и «царьков» в Абиссинии, где он бывал, тоже нет. Абиссиния тогда уже была централизованным государством, во главе с императором. И песню, конечно, придумал сам Георгий Иванов.


Еще от автора Аполлон Борисович Давидсон
Африка глазами наших соотечественников

Сборник включает отрывки из путевых записок таджикских, русских, украинских и грузинских путешественников, побывавших в странах Африки с XI по 40-е годы XIX в.


Россия и Южная Африка: три века связей

Как узнавали друг друга страны, расположенные в разных полушариях, — Россия и Южная Африка? Как накапливались сведения? Какими путями шли? Через какие предрассудки проходили? Как взаимные представления менялись на протяжении трех веков? На эти и многие другие вопросы дает ответы наша книга. Она обращена к читателям, которых интересуют пути развития отношений и взаимопонимания между различными народами и странами.


Россия и Южная Африка: наведение мостов

Как складывались отношения между нашей страной и далекой Южно-Африканской Республикой во второй половине XX века? Почему именно деятельность Советского Союза стала одним из самых важных политических факторов на юге Африканского континента? Какую роль сыграла Россия в переменах, произошедших в ЮАР в конце прошлого века? Каковы взаимные образы и представления, сложившиеся у народов наших двух стран друг о друге? Об этих вопросах и идет речь в книге. Она обращена к читателям, которых интересует история Африки и история отношений России с этим континентом, история национально-освободительных движений и внешней политики России и проблемы формирования взаимопонимания между различными народами и странами.What were the relations between our country and far-off South Africa in the second half of the twentieth century? Why and how did the Soviet Union become one of the most important political factors at the tip of the African continent? What was Russia’s role in the changes that South Africa went through at the end of the last century? What were the mutual images that our peoples had of one another? These are the questions that we discuss in this book.


Сесил Родс  —  строитель империи

Африка Киплинга, Буссенара, Хаггарда Неизведанные дебри, невиданные звери Богатейшие в мире алмазные копи, золотые прииски Все это связано с именем Сесила Родса, который создавал в Африке Британскую империю Его имя носили две страны — Южная и Cеверная Родезия Через основанную Родсом компанию «Де Бирс» и сейчас идут на мировой рынок российские алмазы Что же это за человек, который по словам М. Твена, был «архангелом с крыльями — для одной половины мира и дьяволом с рогами  —  для другой». Об этом пойдет рассказ в книге.


Оливия Шрейнер и ее книги

Предисловие А.Б.Давидсона, известного историка-африканиста и англоведа, к публикации романа «Африканская ферма» и нескольких рассказов и аллегорий Оливии Шрейнер, южноафриканской писательницы английского происхождения.


Рекомендуем почитать
Ватутин

Герой Советского Союза генерал армии Николай Фёдорович Ватутин по праву принадлежит к числу самых талантливых полководцев Великой Отечественной войны. Он внёс огромный вклад в развитие теории и практики контрнаступления, окружения и разгрома крупных группировок противника, осуществления быстрого и решительного манёвра войсками, действий подвижных групп фронта и армии, организации устойчивой и активной обороны. Его имя неразрывно связано с победами Красной армии под Сталинградом и на Курской дуге, при форсировании Днепра и освобождении Киева..


Дедюхино

В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.