Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны Д'Арк - [22]

Бернар-Лазар (Лазар Мариус Бернар) родился в Ниме в 1865 году. Он был на 8 лет старше Пеги. Известен был прежде всего как журналист и литературный критик. Придерживаясь анархистских взглядов, он, подобно Л. Н. Толстому и П. А. Кропоткину, отвергал насилие. Ужасные проявления антисемитизма как в собственной стране, так и за границей заставили его глубоко проанализировать это явление в статье «Антисемитизм и его причины», опубликованной в 1894 году. Это был человек тонкий, чувствительный, очень добрый, но никогда не шедший на компромиссы. Пеги называл его «старшим братом» и часто советовался с ним, испытывая к нему полное доверие. Бернар-Лазар много сделал для Тетрадей, в частности для их финансового положения, находя меценатов и привлекая к подписке многих друзей-евреев. С самого начала он был полностью на стороне Тетрадей и не сомневался в том, что ничто не помешает Пеги выполнить свою первейшую задачу — ГОВОРИТЬ ПРАВДУ. Пеги был необычайно привязан к этому человеку, первым откликнувшимся на несправедливое осуждение Дрейфуса, и восхищался бескомпромиссной честностью и справедливостью Бернара-Лазара, который неизменно вставал на сторону неправедно обиженных и угнетенных, будь то военные или гражданские, евреи или католики. Бернар-Лазар воплощал для Пеги первоначальный дрейфусизм, еще незапятнанный политикой.

Сразу после смерти Бернара-Лазара, последовавшей 1 сентября 1903 года, Пеги «стал работать над портретом своего старшего друга, но первый набросок остался незаконченным. Впоследствии множество раз в разных контекстах Пеги возвращался к фигуре Бернара-Лазара и к тому, чем Тетради ему обязаны. В одной из них, рассказывающей о событиях в Кишиневе, есть посвящение: «В память о Бернаре-Лазаре». [128] В 1907 году Пеги писал: «Мы были тем творением, в которое он вложил всю свою дружбу, всю свою веру, свой дар пророчества… Он наделил нас великой силой не питать иллюзий…». [129] Только в 1910 году в «Нашей юности» Пеги осуществил, наконец, свое давнее намерение: создал великий духовный памятник умершему другу. При этом, выделяя черты характера Бернара-Лазара, которыми он особенно восхищался, давая им порой неожиданные определения. Пеги опять вольно или невольно отвечал на вопросы, обращенные к нему самому: «…пророк, для которого весь аппарат власти, государственные интересы, любая земная власть… ровно ничего не значили по сравнению с протестом чистой совести», [130] «только человеческая совесть… абсолют». [131] И, наконец, «…этот атеист, из чьих уст струится Божье слово», [132] человек, несущий бремя вечной ответственности. Про кого это? Про Бернара-Лазара или самого Пеги?

У Пеги нет нужды ни перед кем оправдываться, но после десяти лет существования Тетрадей он, как нам кажется, испытывает потребность объяснить современникам и потомкам себя, свою жизнь, свой труд. Он хочет отчитаться, но не униженно, перед вышестоящими, а с гордостью перед историей. В «Нашей юности» он говорит не только от своего лица. С гордостью и удовлетворением он говорит о той роли, которую сыграли в дрейфусарской битве Двухнедельные тетради, с благодарностью вспоминает всех, кто в полный голос или молча боролся вместе с ним: «…я хочу сказать, что вся мистика, вся преданность, вся вера дрейфусизма были изначально сосредоточены в Тетрадях… Таков был… первый отряд наших друзей и подписчиков». [133] Пеги отдает дань признательности и уважения этим людям, которые не изменили Делу. На последних страницах «Нашей юности» мы читаем торжественные слова, определяющие сущность, историю и судьбу Тетрадей: «Вовсе не случайно наши Тетради в результате долгого труда, в силу мощного и тайного родства душ, путем длительного выпаривания политики стали абсолютно свободным сообществом людей, которые во что-то верят… Вопреки партиям, вопреки политикам и политике, вопреки противоборствующим политиканам (противоборствующим нам и противоборствующим между собой) мы останемся такими, какие мы есть». [134]

Для всех тех, кто не сомневался в Пеги и не обвинял его в отступничестве, но был смущен или растерян в связи с теми похвалами, которые расточали Пеги консерваторы и антидрейфусары после выхода «Мистерии», «Наша юность» стала ответом на все вопросы, свидетельством верности Пеги его призванию, его моральной миссии. Первым откликнулся Ромен Роллан, всегда очень чутко реагировавший на малейшие колебания внутренней жизни Пеги. 12 июля 1910 года, в тот день, когда вышла Тетрадь с «Нашей юностью», он написал Пеги: «Это прекрасно, мой дорогой Пеги. Вот Тетрадь, которая переживет свое время. Не падайте духом! Позже о нас вспомнят. Пусть наша маленькая армия останется сплоченной. Это доброе дело на благо Франции». [135]

О них действительно помнят. [136] Произведения Пеги читают и перечитывают во всем мире. Теперь, мы надеемся, их прочтут и в России, где сейчас буквально каждая строчка «Нашей юности» звучит необыкновенно актуально, взять хотя бы такие слова: «Люди умирали за свободу точно так же, как умирали за веру. Сегодня эти выборы вам кажутся смехотворной формальностью, насквозь фальшивой, со всех сторон подтасованной… Но были люди и несть им числа, герои, мученики… святые… целый народ жил ради того, чтобы последний из дураков имел сегодня право выполнить эту подтасованную формальность».