Наша война - [99]

Этельвино Вега был назначен военным комендантом Аликанте вместо Бурильо, а Франсиско Галан — начальником морской базы в Картахене. Там же, в Эльде, я говорил с Вегой и сказал ему, что при создавшейся ситуации я бы на его месте по прибытии в Аликанте прежде всего отправился в провинциальный комитет партии разузнать у товарищей, какими силами они располагают; на этой основе следовало бы разработать совместный план захвата комендатуры и подготовить его осуществление. Только после этого я появился бы в комендатуре с приказом Негрина. Если бы мое появление не вызвало сопротивления, план захвата можно было бы не приводить в исполнение, но если бы меня захотели арестовать, что в тех условиях вполне можно было ожидать, я сказал бы: «Сеньоры, если в течение десяти минут не сдадите комендатуру, мои люди войдут сюда с боем!»

На это Вега ответил, что он не хочет доводить дело до таких крайностей. Он отправился в Аликанте, явился в комендатуру, был там немедленно арестован, а позже расстрелян.

Нечто похожее произошло у меня и с Франсиско Галаном. Приехав в Мурсию из Картахены, я застал его в здании провинциального комитета партии. Он разговаривал по телефону с Бруно Алонсо, комиссаром флота. Я услышал конец их разговора. Галан сказал Алонсо: «Сейчас же выезжаю туда». Я объяснил Галану положение в Картахене и сказал, что если бы мне дали такое трудное задание, я подождал бы прибытия бригады, которая уже находится в пути, и подходившего к Картахене танкового батальона. С этими силами я вошел бы в город и взял базу под свой контроль. Но, по мнению Галана, это означало бы объявление нами войны частям гарнизона, находившегося на базе, а кроме того, якобы продемонстрировало бы нашу неуверенность.

Галан отправился в Картахену и спустя немного времени ушел с эскадрой в Африку. Эта акция военного флота завершила целый период саботажа и предательств, совершенных многими высшими морскими военачальниками. Благодаря героизму матросов и части командиров, особенно младших, эскадра оставалась верной Республике, но она почти бездействовала на протяжении трех лет войны и в конце концов, почти ничего не потеряв из состава своих боевых кораблей, попала в руки Франко.

Факты отдельного героизма не могут скрыть того, что действия эскадры в целом являются нашим позором в войне. В момент дезертирства в Африку эскадра насчитывала 3 крейсера, 13 эсминцев, 5 торпедных катеров, 2 канонерки, 7 подводных лодок. По своему количеству она представляла значительную силу. Капитулянтские действия эскадры способствовали восстанию фашистских элементов в Картахене. С криком «Да здравствует Франко!» Артуро Эспа Руис, командир полка № 3 береговой артиллерии, поднял на восстание фашистов своего полка, к которому присоединились фашисты, прятавшиеся в городе. В этот момент командиром сектора Картахены назначают Хоакина Родригеса. С подошедшей бригадой, танками, лояльно настроенными военными, коммунистами Картахены и другими патриотами он подавил фашистское восстание. Артиллерийские береговые батареи вновь оказались в наших руках. Они потопили транспорт «Кастильо де Олите», пытавшийся высадить на берег 3500 солдат, присланных Франко для подкрепления восставшим фашистам. Ночью 5 марта, когда я находился на командном пункте Родригеса вблизи Картахены, раздался телефонный звонок. Я взял трубку. Звонил Касадо из Мадрида. Его интересовало положение в Картахене. Я сообщил ему о подавлении восстания и о том, что теперь мы занимаемся расследованием этого предательства. Касадо ответил, что мое сообщение радует его и он просит передать его поздравления войскам. В этот момент я еще не знал, что Касадо только что поднял восстание.

Мне хочется еще особо подчеркнуть ту важную роль, какую сыграл при событиях в Картахене Бибиано Ф. Оссорио Тафаль. Еще на Эбро и в Каталонии я имел возможность оценить его отчаянную храбрость и политическую смелость, которые особенно ярко проявились в последние дни войны.

К 8 часам утра 6 марта я вернулся в Эльду и немедленно проинформировал членов Политбюро партии о положении в Картахене и о принятых мерах. Тут я и узнал о восстании, поднятом Касадо. Двумя часами позже в доме, где мы находились, появились Негрин и Альварес дель Вайо. Они сообщили о решении правительства уехать во Францию и предложили и нам сделать это. Члены Политбюро ответили им, что коммунисты уедут только тогда, когда будет принято соответствующее решение, а его пока нет. После ухода Негрина и Вайо состоялось совещание членов Политбюро, на нем присутствовал и Тольятти. К полудню Чека сообщил о принятом решении: мне поручалось обеспечить отправку всех с аэродрома Моновар, где было три самолета— два «Дугласа» ЛАПЕ[53] и один «Драгон». Два других «Драгона», один с Долорес Ибаррури, Монсоном, Морено — представителем Коминтерна — и Кателасом, а другой с Нуньесом Масасом, Альберти и Марией Тересой Леон, уже вылетели с этого аэродрома в Африку.

Я посадил восемь партизан из тех, что там были, в два автомобиля и с ними явился на аэродром. Начальник аэродрома оказался сержантом авиации. Я спросил его, знает ли он меня. Он ответил, что знает. Тогда это упрощает дело, сказал я ему, с этого момента начальником аэродрома буду я. Он согласился, однако у меня сложилось впечатление, что не очень охотно. Летчики сидели под деревьями, и я отправился переговорить с ними. В этот момент подъехал мотоциклист с пакетом для сержанта. Я подбежал и вырвал пакет у него из рук, приказав партизанам задержать сержанта и мотоциклиста. В пакете был приказ Бурильо, в котором тот передавал распоряжение Касадо — дать сведения о количестве самолетов, находящихся на аэродроме, и запретить их вылет без его разрешения. Кое-кто из летчиков нервничал: их тревога увеличилась, когда с ближайшего аэродрома в половине третьего утра вылетел один из самолетов, находящихся в распоряжении правительства, а спустя полчаса улетел и второй. Летчикам было известно, для чего предназначались эти самолеты, следовательно, они узнали об отъезде правительства. Больше всего они боялись того, что Касадо может направить на их аэродром несколько бомбардировщиков и их самолеты будут уничтожены.