Наша тайная слава - [2]

Вместо него вернулся юноша, страстно увлеченный итальянским Возрождением, способный бриться, как взрослый, и гордый тем, что в первый раз опьянел, напившись граппы. Он хотел изучать урбанистику, а я не осмелился его спросить, что это, собственно, такое. Отныне всякий раз, предлагая ему что-нибудь сделать вместе, я буду читать в его глазах, что главное для него уже не здесь.

Обещай мне сблизиться с ним.

В ту ночь я пообещал невозможное, но с завтрашнего утра старик снова станет в глазах своего сына человеком. Как никто другой. Я не прошу ни его уважения, ни сочувствия, я лишь хочу, чтобы он пожалел о своем вежливом равнодушии, хочу снова найти в его взгляде детское удивление. Мне не придется даже напрягать память, правда сама рвется наружу, она уже совсем готова, ей слишком тесно там, где она томилась полвека.

***

В 1961 году в Берлине построили стену, которая, по словам некоторых, должна превратить Восток в бюрократический ад, а Запад — в упадочническую империю. Юрий Гагарин, первый человек, запущенный в космос, наверняка стал единственным, кто забрался достаточно высоко, чтобы представить себе мир, разделенный таким образом. Этим летом 61-го во Франции жарко, и уже поговаривают, что бордоские вина должны стать исключительными. На экранах идут «Пушки острова Наварон», в Сен-Тропезе танцуют твист, а газеты будоражит прелюбопытное происшествие, случившееся в Двадцатом округе Парижа, в доме номер 91 по улице Каскад. Там 17 июля в три часа ночи с неба упало тело неизвестного мужчины, пробив стеклянную крышу бывшей художественной мастерской, где проживает начинающая, но уже обратившая на себя внимание киноактриса. Она, дескать, мирно спала на диване со своим любовником, как вдруг это тело грохнулось к ее ногам вместе с дождем осколков.

Июльские отдыхающие уже заскучали на пляжах, а августовским не терпится их сменить. Наделавшее шума «Убийство на улице Каскад» не сходит с первых полос газет, которые заполняют свои колонки журналистскими расследованиями этого дела и новыми откровениями. На улицах, в бистро, в кемпингах все излагают свои версии, статья живо заинтересовала всю Францию.

В 1961 году мир движется вперед без меня. В свои двадцать восемь лет мне удалось избежать и Алжирской войны, и надвигавшегося прогресса. Я считаю себя молодым, но лишь бью баклуши. Называю себя анархистом, но всего лишь увертываюсь от мира работы. Один кузен уступил мне лачугу в своем саду, в рабочем пригороде. Иногда он заглядывает ко мне, чтобы сообщить, что набирают людей на какой-то завод, но я притворяюсь спящим. А вечерами болтаюсь между Монпарнасом и Монмартром в поисках сидящей за столиками артистической публики, которой любопытно удостовериться, существует ли на самом деле хваленая парижская богема, или это сплошная туфта. За неимением таланта, который позволил бы мне самозванство, за неимением обаяния заядлого халявщика я так и не вписался ни в один кружок и вынужден откатиться к рабочим окраинам. Но там мое безделье вызывает лишь подозрительность бедняков, которые догадываются о моем глубоком отвращении к любому усилию и с легкостью распознают во мне паразита. Я продолжаю искать свое место там, где его нет. Когда у меня кончаются деньги для праздных шатаний по городу, я срываю одно из объявлений, которые в эту пору экономического роста помогают избежать нищеты любому, кто ради этого готов хоть немного повкалывать. Требуются четыре работника на склад. Наймем официанта для работы в зале. Поденщикам обращаться сюда. Тогда я подчиняюсь естественному ритму труженика: каждое утро моя рука хватается за поручень в метро, каждый вечер я падаю, молясь, чтобы ночь длилась подольше. Когда у меня заводится в кармане мелочь, пытаюсь завлечь какую-нибудь конторскую машинистку за клетчатую скатерть и подпоить ее киром[1]. Если же она сбегает после десерта, я, чтобы утешиться, иду к площади Пигаль, полный решимости избежать ловушек, поджидающих пьяного человека на раскаленных улицах столицы. Там-то я и очутился 17 июля 1961 года, в тот час ночи, когда боги погибели проявляют столько любезности.

Ибо пьяный человек вполне способен угодить и в другие ловушки, помимо тех, что его поджидают. Вместо того чтобы дать обчистить себя в кабаке со стриптизом, вместо того чтобы выйти из подозрительного отеля с вяло повисшим между ног членом, я оказался на двадцатиметровой высоте, где, сидя на красной черепице дома, увлеченно сравнивал свои мелкие невзгоды с такими же несчастьями какого-то совершенного незнакомца. В последующие дни мне все-таки удалось, несмотря на изрядную склонность пьяницы забывать не слишком блистательные эпизоды своей жизни, восстановить последовательность событий, которые привели меня туда. И все же причины своего ночного присутствия на крыше с бутылкой в руке редко бывают приемлемы.

Все началось в кафешке на площади Бланш, где я скрестил свой стакан со стаканом какого-то никудышного типа вроде меня самого. А когда двое таких одиночек сводят знакомство за стойкой, всегда подтверждается своего рода теорема: с чего бы ни начался разговор, с погоды, Брижит Бардо или «Ситроена DS 21», в итоге они обязательно придут к этой сучьей жизни, которая не щадит никого. И где бы они ни чесали языком, на другом конце света или всего лишь за углом, далее обязательно последует универсальное развитие темы — от анекдота к невообразимой гнусности человеческого удела. Теперь уже слишком поздно, чтобы сбежать: братание становится неизбежным.