Наша игра - [125]

– Ей скажут.

– А сейчас о чем они говорят?

– Они обсуждают достоинства покойного Башира. Называют его великим учителем, настоящим мужчиной.

– А он и был таким?

– Когда здесь человек умирает, мы очищаем наши умы от плохих мыслей о нем. Советую и вам делать так же.

До нас донесся голос старика. Чечеев перевел:

– Месть священна, об этом не может быть споров. Но достаточно ли будет убить пару осетин или пару русских? Нам нужен новый вождь, который спасет нас от порабощения.

– А они знают, кого бы они хотели? – спросил я.

– Об этом он их и спрашивает.

– А вы?

– Вы хотите, чтобы шлюха возглавила монастырь?

Мы прислушались, и он снова перевел:

– Кто у нас достаточно велик, достаточно умен, достаточно храбр, достаточно предан, достаточно скромен?

Почему они не скажут: достаточно безумен, хватило бы этого.

– Так кто же? – настаивал я.

– Это называется тауба. Эта церемония называется тауба. Это значит покаяние.

– А кто кается? Что они сделали плохого? В чем каяться?

Некоторое время казалось, что он не слышал моего вопроса. У меня было ощущение, что я раздражаю его. А возможно, что его мысли, как и мои, были далеко отсюда. Он отхлебнул из фляжки.

– Им нужен мюрид, который знает суфистские каноны и получил религиозное образование, – ответил он наконец, глядя вниз по склону. – А это десять лет работы. Может быть, двадцать. В резидентурах КГБ этому не научишься. Это должен быть мастер медитации. Птица высокого полета. И первоклассный воин.

Голоса становились громче и переходили в крик. Исса стоял близко к центру круга. Пламя костра отразилось в его бородатой щеке, когда он повернулся к нам и подал сигнал. В нескольких шагах ниже нас за ним следил Магомед, на широкой спине которого черкеска собралась складками.

Другие голоса присоединились к голосу Иссы, выражая ему поддержку. Двое мюридов выбежали из круга и бросились к нам. Я слышал, как имя Магомеда стало повторяться, пока наконец все не стали распевать его. Оставив нас с Чечеевым, Магомед медленно двинулся навстречу мюридам.

Началась новая церемония. Магомед сидел в центре круга, где для него был расстелен ковер. Мужчины, старые и молодые, образовали вокруг него кольцо, с закрытыми глазами снова и снова в унисон распевая одно и то же слово. Мужчины в кольце хлопнули в ладоши и в такт пению стали медленно кружиться в танце.

– Сейчас что, говорит Магомед? – спросил я, потому что я мог поклясться, что слышал его голос, возвысившийся над хлопками в ладоши, над молитвой и над топаньем ног.

– Он призывает Божью милость на мучеников, – сказал Чечеев. – Он говорит им, что впереди еще много битв с русскими. И он чертовски прав.

Здесь, не сказав больше ни слова, он повернулся ко мне спиной, словно ему осточертела моя западная никчемность или своя, и направился вниз.

– Подождите! – крикнул я ему.

Но то ли он не слышал меня, то ли не хотел слышать, только он продолжал спускаться, не поворачивая головы.

С наступлением темноты ветер стих. Над горными вершинами засияли огромные белые звезды, вторя земным огням. Я приложил ладони рупором ко рту и снова крикнул:

– Подождите!

Но пение толпы снова стало таким громким, что он не смог бы услышать меня, даже если бы захотел. Еще минуту я постоял один, обращенный в ничто, ни во что не верящий. У меня не было мира, куда бы я мог вернуться, и не к кому было бежать, кроме меня самого. Рядом со мной лежал «Калашников». Закинув его за плечо, я поспешил вниз.