Наша игра - [124]

Наконец мы вошли внутрь, но, как часто бывает с величественными монументами, внутри смотреть было особенно не на что, разве что на вещи, упавшие с верхних этажей, потому что первый этаж, по традиции предназначенный под стойло для скота и лошадей, был пуст. Хотя на рисунке Эммы, помнится, в нем была корова. Валялись несколько тарелок, кухонная плита, кровать, несколько лоскутков ткани. Никаких книг, да и трудно было бы ожидать увидеть их здесь. Как и радиоприемник, насколько я понимаю. Скорее всего, нападавшие, окружив селение, расстреляв его и позаботившись, чтобы живых в нем не осталось никого, в том числе и Ларри, затем разграбили его. А может быть, и грабить было особенно нечего. Я поискал себе на память какую-нибудь маленькую вещицу, но здесь действительно не было ничего, что можно было бы сунуть в карман, чтобы скрасить себе когда-нибудь одинокую минуту. Наконец я нашел обгорелый кусочек лакированной соломы пары дюймов длиной и с одним закругленным концом. Солома была отбелена и покрыта лаком. Возможно, что это были остатки какой-то плетеной вещи – корзинки для фруктов, например, или чего-нибудь еще в том же роде. Но я все равно оставил ее себе в тайной надежде, что это подлинный фрагмент винчестерской плетеной шляпы Ларри.

Здесь же была куча камней, возможно, надгробие, и она находилась на почетном удалении от остальных и на небольшом основании. Ветер свистел над ней, бросая на нее жесткие снежинки, и она, казалось, уменьшалась под моим взглядом. Крэнмер был камерой, куда попал Петтифер, повторил я, но все было так оттого, что на эту могилу я смотрел, как на свою собственную. Чечеев нашел мне пару кусков дерева, а Магомед – кусок проволоки. Не без сомнений, поскольку я столько слышал о том, как Ларри, сын священника, поносил своего Создателя, я соорудил самодельный крест и попытался укрепить его в изголовье могилы. У меня, конечно, ничего не вышло, потому что земля была тверда, как камень. Магомеду пришлось вырубить мне ямку своим кинжалом.

Мертвец хуже живого врага, подумал я.

Ты ничего не можешь сделать с его властью над тобой.

Ты ничего не можешь сделать со своей любовью или со своим чувством вины.

И уже слишком поздно просить его о прощении.

Он обыграл тебя по всем статьям.

Потом я вспомнил то, что сказала мне Ди в Париже и что я постарался не услышать: возможно, вы хотите не найти своего друга, а стать им.

На ровном месте возле уцелевшего дома мужчины образовали кольцо и стали танцевать, произнося имя Бога. К ним присоединились юноши, и вокруг них столпились люди. Старики, женщины и дети пели, молились и омывали лица руками. Танец становился все более быстрым и все более диким, перенося людей, казалось, в иное время и в иное место.

– Что вы будете делать теперь? – спросил я Чечеева.

Этот вопрос мне следовало бы адресовать себе, потому что Чечеев, конечно, знал, что ему делать. Он отпустил нашего проводника и вел нас быстрым шагом по узкой тропе, ведшей с края плато прямо в бездну. Я осознал, что мы идем по таким теснинам и опасным местам, какие не встречались нам в поездке верхом. Ниже нас, но настолько ниже, что, казалось, на совсем другом уровне земли, возможно, даже совсем не связанном с нашим, крохотная серебристая река текла среди идиллических зеленых лугов, на которых пасся скот. Но здесь, на склоне горы, где завывал ветер и скалы нависали над нами, где место, куда ставилась нога, всегда было меньше ступни, мы были в небесном Гадесе, царстве мертвых, и рай располагался под нами.

Мы обогнули скалу, и еще одна ждала нас. Мы все молча и сознательно шли, я был уверен, к нашей смерти. Мы готовились занять наши места среди мучеников и героических неверных. Я огляделся еще раз и увидел, что мы стоим на поросшей травой площадке, защищенной со всех сторон настолько, что это делало ее похожей на огромную комнату в скале с видом на Апокалипсис из широкого окна. И на траве были те же выжженные пятна, которые я видел на плато, а также следы сапог и вмятины от тяжелых предметов. Неподвижный воздух пещеры пах снова гарью и взрывами.

Мы прошли дальше в глубь пещеры и увидели останки целого арсенала: взорванные и лежащие на боку противотанковые орудия, пулеметные стволы, разорванные пополам умелым взрывом, раздавленные пусковые установки для ракет. А ведущие к обрыву многочисленные отпечатки ног напомнили мне ферму Айткена Мея, на которой большая часть его легких ковров шутки ради была свалена в одну кучу.

Ветер на плато стих, оставив после себя пронизывающий альпийский холод. Кто-то дал мне пальто, кажется, Магомед. На склоне нас стояло трое: Магомед, Крэнмер и Чечеев. Во дворе уцелевшего дома ниже нас горел костер, вокруг него сидели мужчины всех возрастов и совещались. Исса и наши мюриды были среди них. Вот на ноги вскочил какой-то молодой парень, и Чечеев сказал, что он говорит о мести. Потом бесстрастно говорил старик, и Чечеев сказал, что он рассказывает о высылке и о том, что ничего, ничего не изменилось.

– Вы ей расскажете? – спросил я.

– Кому?

Он действительно, кажется, забыл о ней.

– Эмме. Салли. Его девушке. Она в Париже, ждет его.