Наша древняя столица - [25]

Пан, что ближе был к Сусанину,

Полоснул его ножом,

И вскричал Сусанин раненый:

«Мы отчизну бережём!

Паны пусть на Русь не зарятся —

Не дадим земель своих!

Наш народ от вас избавится!»

Тут вздохнул он и затих…

Ах ты ночка, ночка зимняя,

Беспросветная да длинная!

Только ты глядела, тёмная,

На стволы дубов огромные

И на сосенки кудрявые,

На лесные пни корявые,

И на страшное болото,

Где стонал и охал кто-то,

Где в лесу сраженье было

Русской чести свражьей силой,

Гдепришлось столкнуться панам

Слегендарным партизаном.

Честь герою и хвала

За отважные дела!

ЦАРЬ БЕСПОМОЩНЫЙ, БЛАЖНОЙ… КТО ЖЕ ПРАВИТ ВСЕЙ СТРАНОЙ!

Царь умеет лишь молиться.

Кем же держится столица?

У царя всегда «кручина»,

А какая ей причина?

И шептались лекаря:

Мол, «кручина» у царя

От безделья и от скуки.

Не берёт он книжек в руки,

Мало грамоте учён —

Оттого скучает он.

Никакого средства нету,

Чтоб унять «кручину» эту.

Только тиканье часов

Слушать царь всегда готов.

Окружив себя часами,

Что ходить умеют сами,

Государь, спокоен, тих,

Бесконечно слушал их.

Но его отец-монах

Всем внушал давнишний страх.

Патриарху Филарету

От царя отказа нету.

Что ни вздумает старик —

Подчиняться сын привык.

Филарет честолюбивый

В белой мантии красивой —

Патриарх, монах седой,

С длинной белой бородой,

Вместо сына Михаила

Встал у власти. Так и было:

Царь — к делам монастырей,

А монах — к делам царей.

При дворе он ввёл приказы,

Что дела решали сразу.

В Челобитенный приказ

Шёл москвич в тяжёлый час

Бить челом, просить прощенья

Иль подать царю прошенье.

Вот ещё приказ — Разбойный,

Видно, очень беспокойный,

И управа там была

На разбойничьи дела.

Вот приказ Казны-прихода,

Что растёт за счёт народа;

Вот шумит приказ Ямской —

Смех и ругань день-деньской!

Ямщики — весёлый люд —

Песни вольные поют.

Вот в Аптекарском приказе

Все лекарства, травы, мази.

Если кто землёй владел,

Шёл в приказ Поместных дел.

Вот приказ, да незавидный, —

Похоронный, панихидный.

Иноземческий приказ —

Это значит, не для нас!

То приказ для иноземцев —

Англичан, французов, немцев.

Вот Скорняжная палата,

Что пушниною богата:

Всё бобры, да соболя,

Да куницы для Кремля.

Вот Стрелецкий и Пушкарский,

Вот ещё приказ — Рейтарский:

Если грянет вдруг война,

Будет конница сильна.

Так вели при Филарете

Все дела приказы эти.

А боярство Филарет

Собирал в большой совет,

Неподвижный и угрюмый,

Что звался Боярской думой.

ПРО ОБРОКИ И ПРО ВЗЯТКИ — ПРО БОЯРСКИЕ ПОРЯДКИ

Вяленая рыбица! Сельди паровые!

Дешёвые, грошовые! Почти что даровые!»

Идёт лоточник по Москве,

Несёт лоток на голове,

И слышно в околотке:

«Рыбица! Селёдки!»

Идёт лоточник с горки вниз,

И вдруг, откуда ни возьмись, —

Большая, грубая рука,

И он увидел седока,

Что, как разбойник белым днём,

К стене припёр его конём.

Седок пригнулся, говоря:

«Ты что? Слыхал указ царя:

Ни рыбного и ни мясного,

Отныне ничего съестного

Носить по улицам не сметь!

Должны лари в рядах иметь.

Ведь прибыль батюшки-царя

В оброке с каждого ларя.

А то вы больно хороши—

Себе лишь, только барыши!

Тебе отселе, подлецу,

Идти к Варварскому крестцу.

Отстроен нынешней весной

Там рыбный ряд и сельдяной.

А эти все селёдки

Пойдут моей молодке!»

И тут же всадник весь лоток

Перевернул к себе в мешок,

Связав всю рыбу, что была,

И приторочил у седла.

Лоточник, одурачен, зол,

С пустым лотком в ряды пошёл.

А всадник свистнул плёткой

И… ускакал с селёдкой.

То был объезжий голова,

Его боялась вся Москва.

Он мог стучать у всех дверей,

Он мог кричать: «Открой скорей!

Чай, топит бабка печь у вас —

Уж пополудни, пятый час!

Ей парить кости стары,

А на Москве пожары!»

Указ цари для москвичей,

Чтоб летом не топить печей.

Объезжий беспощаден, строг:

«Кто затопил — плати налог!»

Так с москвичей за годы

Текли царю доходы.

Стучит объезжий голова:

«Кто нынче здесь привёз дрова?

Кто их из лесу приволок?

Давай плати царю налог.

Не знаешь, чай, порядка —

Нельзя рубить украдкой!»

А вот ещё одна беда.

Копали глину у пруда:

Хозяин чинит старый дом,

Замазать печи нужно в нём.

Глядят — объезжий тут как тут:

«Налог за глину — грош за пуд!»

И платит горемыка —

Не заплати поди-ка!

Спешит объезжий голова,

Ещё вчера прошла молва,

Что на слободке где-то тут

Девицу замуж выдают.

Вон двор открытый — видно, тот:

Венки да ленты у ворот.

Объезжий входит: «Дому — мир!

Видать, у вас готовят пир?

Жених невесте богом дан?

Ну что ж, давайте пива жбан,

Да вон хозяйка квасит квас.

Уж много не возьму я с вас —

Кваску да браги по ведру.

С других-то боле я беру.

Да денег для почина

С молодки три алтына!»

Зимой, когда на речке лёд,

Опять объезжему доход.

Стоит объезжий на реке,

От проруби невдалеке.

Как выйдет баба на ледок —

Берёт он «прорубный налог»:

«Давай за полосканье

Казённое взысканье!»

Так было всюду и везде,

И жил народ в большой нужде.

И собирал объезжий — враг —

С людей налог за каждый шаг.

И тот лишь только не платил,

Кто при дворе царю служил,

Тех не касался голова:

Плели девицы кружева,

Пёк царский пекарь калачи,

Ковали медники ключи

Для царских клетей и палат,

Садовник холил царский сад,

В палатах печи клал печник,

Топил их царский истопник.

Царёвых слуг не трогали,

Не мучили налогами.

Но лучше всех царёвых слуг,

Сытней, надёжней всех вокруг

Жилось объезжим головам,

Как тем, кто не работал сам.

Кто проверял их? Где? Когда?

У них ни чести, ни стыда.